5

Это сочинение впоследствии знаменитого жирондиста, а в то время никому не известного провинциального адвоката, вышло за семь лет до революции под широковещательным названием: "Об истине, или Размышления о средствах достигнуть истины во всех областях человеческого знания".

Книга проникнута жирондистским духом и написана эмоциональным, "адвокатским" стилем. Бриссо выступает против утилитаризма. Философом движет не страсть к славе, а любовь к человечеству, он трудится не для собственной пользы, а для пользы других. Подлинная философия приносит не славу, а одни только гонения, тем не менее философы продолжали свое дело вопреки собственной выгоде. К тому же человечество состоит из глупцов и невежд. Стоит ли трудиться ради их одобрения? У Гельвеция было много ума, но не было души. "Поверим в удовольствие делать добро"^*.

^* (J.-P. Brissot de Warville. De la verite, pp. 17-19. Cp.: pp. 216, 222-223. Об отношении Стендаля к этому писателю см.: Jules С. Alciatore. Stendhal et Brissot de Warville. "Modern Philology", novembre 1952.)

Но, полемизируя с Гельвецием, Бриссо все же стоит на позициях гедонизма. "Удовольствие делать добро", "быть в согласии с самим собой" - это "подлинное", устойчивое наслаждение. Бриссо проповедует чистейший эвдемонизм: "Теперь начинают понимать, что цель человека - счастье, что все должно быть направлено к этому, что в жизни самое важное - быть не ученым, но счастливым и доставлять счастье другим". Философ стремится к истине потому, что она дает счастье, и "подлинная мудрость - не что иное, как искусство быть счастливым"^*.

^* (J.-P. Brissot de Warville. De la verite, pp. 299, 13-14, 109.)

Стендаль усвоил точку зрения Бриссо и со свойственной ему быстротой ума сделал из нее выводы.

Он не отвергал эвдемонизма. Как раз в это время он с увлечением читал Гоббса, строившего свою философию на том же принципе стремления к счастью, потому что ничего другого человек не знает и знать не может. За тот же сатирический утилитаризм Стендаль хвалил Дюкло и Ларошфуко и еще в июле 1804 г. утверждал, что "даже Брут, убивая своих сыновей, поступал так ради своего величайшего удовольствия"^*. Полемика Стендаля с Гельвецием шла в другом направлении. Усомнившись в его гении, сочтя его слишком холодным для того, чтобы разбираться в тонкостях человеческой души, Стендаль имел в виду его понимание счастья. Гельвеций сводил счастье к реальным, физическим наслаждениям, к которым будто бы и стремится человек всеми силами своего ума и тела. Для Стендаля этого было мало: счастье - в состоянии духа, а не в состоянии тела. Таким образом, критика, которой Бриссо подверг Гельвеция, не разрушала, но поддерживала утилитаризм, поднимая его в сознании Стендаля на более высокий уровень.

^* (9 июля 1804 г.: Pensees, t. II, р. 203. Брут Старший - излюбленный пример утилитаристов, встречающийся и у Гельвеция.)

Тотчас же после книги Бриссо, в середине июня 1804 г., Стендаль принялся за Гоббса. Упоминание о его теории комического он нашел в журнале Аддиссона и Стиля "Spectator"^*. В "превосходном сочинении" Гоббса "О человеческой природе" Стендаль нашел много для себя интересного и, следуя обычной в то время оценке, счел его одним из величайших философов^**. Гельвеций и Вовенарг заимствовали у него лучшие свои мысли и украсились его славой^***. И тотчас же в сознании Стендаля Гоббс затмил Гельвеция: осенью 1804 г., рекомендуя сестре изучать философию, он называет Деспота де Траси,^**** Кондильяка и Гоббса, но совсем опускает Гельвеция. Еще в январе 1806 г., пренебрегая хронологией, он утверждает, что Гоббс закончил здание, фундамент которого был заложен Гельвецием^*****.

^* (Апрель 1803 г.: Pensees, t. I, рр. 93, 117. Стендаль читал "Spectator" во французском переводе, в восьмитомиом издании 1714-1754 гг. В это время он о Гоббсе не имел ни малейшего представления и называл его "г-ном Гоббсом", очевидно предполагая, что это его современник.)

^** (7 июля 1804 г.: Correspondance, t. I, рр. 223-224. Ср., например, восторженный отзыв о Гоббсе у Дестюта де Траси со ссылкой на тот же трактат "О человеческой природе" (Destutt de Tracy. Elements d'ldeologie, t. I, 1817, p. 2). В течение долгих лет Стендаль знал только одно это сочинение Гоббса, превосходно переведенное Гольбахом в 1772 г.)

^*** (7 июля 1804 г.: Correspondance, I. I, рр. 223-224. 15 июня 1804 г,; Pensees, t. II, р. 173.)

^**** (29 октября-10 ноября 1804 г.: Correspondance, t. I, р. 291.)

^***** (24 января 1800 г,: Correspondance, t. II, рр. 111-112.)

К помощи Гоббса он обращается даже для решения житейских вопросов. Сколько он должен заплатить своему другу Жозефу Рею за оказанные им услуги? Договорились они неточно: Рей ожидает больше, чем обещал ему Стендаль. Как быть? Стендаль вспоминает рассуждение Гоббса в "Человеческой природе": "Всегда нужно предполагать, что человек, не имеющий намерения обмануть, позволяет тому, к кому он обращается, понять его слова по-своему" - в случае если слова эти двусмысленны^*. К сожалению, Дельфина, героиня мадам де Сталь, не читала Гоббса и, как всякая тонко чувствующая душа, вложила в свои обещания слишком много чувствительности. Стендаль, считающий такую чувствительность излишней, по совету Гоббса, заплатит Рею за его услугу столько, сколько тот ожидает получить^**.

^* (Th. Hobbes. De la nature humaine, 1772, p. 162.)

^** (5 февраля 1805 г.: Journal, t. II, p. 16.)

Гельвеций и Гоббс, придерживаясь принципа "личного интереса" или эгоистической природы морали, в дальнейшей интерпретации поведения и природы человека расходились довольно сильно. Стендаль был прав, говоря о зависимости Гельвеция от Гоббса. Желая строго применить принцип, принятый английским философом, и следуя сенсуализму, Гельвеций теснее связал психическую жизнь с ощущением и с первичным "гедоническим сознанием".

"Физическая чувствительность есть, следовательно, единственный двигатель человека", - пишет Гельвеций и далее точно повторяет мысль Гоббса: "Следовательно, для него доступны только два рода наслаждений и страданий. Один род - это страдания и наслаждения физические; другой - страдания и наслаждения, предвкушаемые или сохранившиеся в памяти"^*. Но затем он отходит от Гоббса. "Движут человеком физические удовольствие и страдание", - пишет Гельвеций, делая акцент на слове "физический"^**. Слава, любовь, честь - все объясняется жаждой непосредственных, конкретных, ясно представляемых наслаждений. Люди стремятся к деньгам, потому что хотят купить на них наслаждения: "Без любви к красивым рабыням и прекрасным картинам человеку было бы безразлично, найдет ли он сокровища или нет"^***. Той же "физической чувствительностью", страхом перед ожидаемыми на том свете пытками объясняет Гельвеций раскаяние^****. Защищая свою книгу "Об уме" от многочисленных упреков, он утверждает, что физическая, и только физическая любовь определяет поведение человека^*****. В трактате "Об уме" этот принцип проводится с особенной силой, так же как в поэме "Счастье". Стендаль, естественно, увидел в этой прямолинейности рассудочность и холодность, оскорбительную для пылкой души.

^* (Helvetius. De l'homme, section II, ch. VII, pp. 93-95.)

^** (Ibid., ch. VIII, p. 109.)

^*** (Ibid., ch. VII, pp. 97-98.)

^**** (Ibid., p. 95.)

^***** (Ibid., ch. IX.)

Тенденция Гоббса - прямо противоположна. Если у Гельвеция торжествует радостное оправдание человека и природы, вдохнувшей в него "разумные" инстинкты, то книги Гоббса полны мрачных предостережений государям и законодателям не доверять добрым инстинктам людей и строить свою деятельность, учитывая злую и безумную природу человека. Рассуждения Гоббса окрашены пафосом разоблачения, объясняемым политической позицией философа. Себялюбие и безумие, по его мнению, - основные качества человека, а жизнь - не "счастье", как утверждает Гельвеций, а скорее неистовая скачка, в которой люди стараются перегнать один другого. Все чувства подчинены одному закону: завоеванию силы, превосходства, власти над другим^*. Различая удовольствия, которые мы испытываем "в настоящем" ("plaisirs presents"), и те, которые зависят от "представления о будущем удовольствии", Гоббс сводит первые, т. е. удовольствия чувственные, к минимуму, ограничивая их физиологическими отправлениями низшего рода. Огромное, подавляющее значение в жизни человека и в жизни общества приобретают "наслаждения (и страдания) ума"^**. Гоббс настойчиво подчеркивает психологический характер наслаждений, которые Гельвеций пытается свести к физическим. "Сладострастие... - не только удовольствие чувств, но и удовольствие ума, так как любящий хочет не только наслаждаться, но и нравиться, а это значит, что он хочет доставлять удовольствие другому"^***. Славу, которая Гельвецию кажется средством приобретения легких физических наслаждений, Гоббс понимает как сознание своей силы и своего превосходства над другим^****. Эти "удовольствия в будущем" совершенно отрываются от реального удовольствия; это обман, иллюзия, заставляющая людей пускаться в вечную скачку жизни. Недаром Гоббс подробно останавливается на иллюзорности звука, цвета и "образа", нисколько не отрицая материального существования внешнего мира^*****. Его книга проникнута пафосом познания, но в истории человека и общества заблуждению принадлежит важная роль. Вот почему он устанавливает принципиальное различие между "истиной" и "мнением", которое является либо заблуждением, либо недоказанной истиной^******. Человека вводят в заблуждение страсти, они и составляют содержание жизни. Страстью объясняются глупость, неспособность, легкомыслие, неумеренные цитации из древних авторов, ухаживание за дамами, любовь и любовные приключения, дуэли^*******.

^* (Hobbes. De la nature humaine, pp. 110-112.)

^** (Ibid., pp. 73-74.)

^*** (Ibid., p. 100.)

^**** (Ibid., p. 86.)

^***** (Ibid., pp. 5-16.)

^****** (Ibid., pp. 61-62.)

^******* (Ibid., pp. 120-123.)

Таким образом, при как будто одинаковой философской позиции Гельвеций и Гоббс весьма отличаются один от другого. Гельвеций пытается доказать, что инстинкт человека и его естественное стремление к счастью разумны и достойны уважения. Он делает человека даже слишком разумным и сводит все страсти к расчету н-а немедленное физическое наслаждение, которое и оказывается заслуженной им наградой. Гоббс видит в человеке "волка" и показывает, как себялюбие приводит его к заблуждениям и иллюзиям. Человек стремится не к реальным гедоническим ценностям, не к реальному наслаждению, но к призраку наслаждения, к сознанию своего превосходства над другими. Несомненно, что Гоббс, рассматриваемый "в себе" и с точки зрения его общественной позиции, "порочил" человеческую природу, между тем как Гельвеций "оправдывал" ее. Антидемократические тенденции Гоббса использовались французскими реакционными и монархическими кругами еще во время революции, и Редерер, переводивший его сочинение "О гражданине", в свое время переведенное Гассенди, ссылался на Гоббса, сражаясь в 1792 г. с демократией^*.

^* (См.: Pic a vet. Les Ideologues, р. 121.)

Однако политический смысл теории Гоббса ушел из поля зрения Стендаля. В философии Гоббса ему нравилась роль "ума". Иллюзия страстей, которую Гоббс обнаруживал в человеке, казалась Стендалю "возвышенной", а нерасчетливость обманутого себялюбия - стремлением пылкой души. Толкование любви и славы у Гоббса он счел более истинным и привлекательным, более достойным пылкого и мудрого "философа", чем грубоватая и прямо пошлая интерпретация Гельвеция.

Действительно, в этом направлении идет критика, которой Стендаль подвергает теперь учение Гельвеция.

В тот день, когда Стендаль нашел поэму "Счастье" скучной, он записал вдохновленные Гоббсом рассуждения о наслаждениях и страстях: "Счастье, которое мы понимаем как постоянное наслаждение, заключается не в том, чтобы однажды чего-нибудь достигнуть, но чтобы постоянно чего-нибудь достигать"^*. И далее, анализируя "физические наслаждения" ("plaisirs des sens"), он приходит к заключению, подсказанному Гоббсом: наслаждения чувства сильнее, когда вспоминаешь о них, чем когда их испытываешь^**. Но пока что Стендаль не столько противопоставляет этих двух философов, сколько примиряет их, пытаясь понять и интерпретировать Гоббса при помощи Гельвеция.

^* ("La I elicitene consiste point h avoir reussi, mais a reussir". Конец июня 1804 г.: Pensees, t. II, p. 72.)

^** (Pensees, t. II, p. 73.)

Затем противоречие углубляется: Гельвеций - человек холодный и слишком рассудительный; по его книге можно понять только таких же бездушных людей, как он сам; великие люди для него непостижимы; вот почему он не понимает никакой другой любви, кроме физической. И тут Стендаль прямо противопоставляет Гельвецию Гоббса.

Разве можно все объяснить стремлением к физическим наслаждениям, к физической любви? И неужели патриотические подвиги можно вознаградить женской любовью? Гельвеций, но мнению Стендаля, слишком непосредственно выводит все поведение человека из "разумного" расчета на физическое, т. е. совершенно "реальное", наслаждение. "Счастье человека зависит не от того, какими вещи представляются мудрецам, а от того, какими они представляются ему самому"^*. Эту же мысль Стендаль мог прочесть и у Вовенарга, которого перечитывал совсем недавно; однако Вовенаргу это "неразумное" счастье казалось унизительным для человека^**. В июле 1804 г. Стендаль думал иначе.

^* (Между И и 20 июля 1804 г.: Pensees, t. II, р. 165.)

^** (Vauvenargues. Introduction a la connaisance de l'esprit liuinain, № XXXI, Oeuvres morales, t. I, 1874, p. 57.)

"Гельвеций не обратил достаточного внимания на разницу между нашей действительной пользой и тем, что нам кажется пользой. Он считал людей слишком рассудительными, судя по самому себе; а они почти всегда находятся во власти страстей, может быть, слабых, говоря вообще, но сильных для людей бесхарактерных"^*.

^* (Конец августа (?) 1804 г.: Pensees, t. II, p. 349.)

Излагая эти мысли, Стендаль доказывает их аргументом, заимствованным у Гоббса: "Все люди действуют в зависимости от того, что им кажется, а не от того, что есть в действительности". То, что есть, продолжает он, это то, что кажется мудрецам. Но ведь мудрецы тоже ошибаются, особенно когда дело идет о сильных страстях, которых они никогда не испытывали. И дальше Стендаль говорит о взаимоотношении сердца и головы, о котором он узнал из трактата "О человеческой природе"^*.

^* (12 июля 1804 г.: Correspondance, t. I, p. 226 et sqq. Та же мысль, также датированная 12 июля 1804 г., см.: Pensees, t. II, р. 213.)

Таким образом, это разносторонняя, но единая и четкая критика и исправление Гельвеция при помощи Гоббса.

В этой критике Стендаль не был одинок. Ту же полемику с Гельвецием при помощи Гоббса мы находим у многих писателей XVIII в., в частности у Мерсье. Так же как Стендаль, забывая о политической позиции Гоббса и о смысле его философии, Мерсье противопоставляет его теорию Гельвецию. "Гельвеций не прав, когда, анализируя эту любовь к славе, он находит на дне тигля любовь к физическим наслаждениям; он забыл в этот момент, что природа человека - в том, чтобы возвышать себя в собственных своих глазах, а потому его душа обладает чистыми наслаждениями, не имеющими ничего общего с наслаждениями чувств"^*. Этот трактат Мерсье вышел в свет через год после французского перевода сочинения Гоббса.

^* ([Sebastien Mercier]. Du theatre, ou nouvel essai sur Part dramatique. Amsterdam, 1773, p. 344.)

Свойственная Гоббсу тенденция превратить органические или чувственные наслаждения и страдания в духовные весьма импонирует Стендалю. Он подхватывает эту мысль и разрабатывает ее на все лады.

Он хочет изучить "естественное состояние" человека для того, чтобы отделить естественные страсти от общественных. Но он замечает, что сделать это очень трудно, так как человек по существу своему - общественное животное^*. Ведь для нас наслаждения тщеславия, т. е. наслаждения общественного характера, перестали быть одним только "обещанием наслаждения" и стали самыми настоящими наслаждениями^**. Да и что значит слово "естественный" или "органический"? Ведь у каждого народа вкусы и, следовательно, наслаждения различны, а потому существует множество совершенно различных "органических" наслаждений^***. Наконец, и сила органических чувств меняется под влиянием "головы", - если, например, мы знаем, что наша болезнь опасна для жизни, мы страдаем сильнее, и наоборот^****. Через семь лет Стендаль вновь вернулся к этой мысли, говоря о страдании реальном и страдании "воображаемом" в заметках на книгу Берка^*****.

^* (Таков смысл записи 27 августа 1804 г.: Pensees, t. II, рр. 268-269.)

^** (28 июля 1804 г.: Pensees, t. II, р. 339.)

^*** (Июнь 1804 г.: Pensees, t. II, р. 74. Ср.: 29 июля 1804 г.: ibid, р. 344.)

^**** (Июнь 1804 г.: Pensees, t. II, р. 76.)

^***** (Запись 1811 г. на полях французского перевода книги Э. Берка (Е. Burke. Philosophical Inquiry into the origin of our ideas on the sublime and beautiful, 1756. Франц, перев. - 1803 г.). См.: Melanges intimes efc marginalia, t. I, pp. 261-284, особенно: p. 271.)

Вот почему даже любовь никак нельзя оценивать количеством физического наслаждения: ведь иногда мы простое пожатие руки вспоминаем с большей радостью, чем физическое удовольствие. Эту самоочевидную истину мог подсказать Стендалю Вовенарг, тоже находившийся под влиянием Гоббса и столь же своеобразно его переработавший: не за физические свойства мы любим женщину, утверждал он в одной из самых тонких своих записей, а за ее нравственные качества и главным образом за те, которыми мы сами ее наделяем^*.

^* (Vauvenargues. Introduction... Oeuvres morales, t. I, pp 64-65.)

Так открывается для Стендаля путь от чистой биологии Гельвеция к социологическому пониманию психических явлений, получившему свое выражение в "Истории живописи в Италии", и от грубой "солдатской" любви, Гельвецием оправданной, к психологии "любви-страсти", разработанной в трактате "О любви". В этом направлении толкала Стендаля насквозь безрадостная, ироническая и горькая книга Гоббса.