|
2
Стендаль читал комедию Фабра задолго До того, как видел ее на сцене. Он, конечно, прочел статью Жоффруа от 9 июня 1804 г. и решил посмотреть спектакль, чтобы узнать, как реагирует публика на этот устарелый, старорежимный тип эгоиста*. Это было тем более интересно, что аналогичные тип и ситуация в одной из лучших комедий XVIII в. "Los dehors trompeurs, ou l'Homme du jour" Буасси (1740) оставили публику равнодушной**.
* ()
** ()
На сцене он увидел "Филинта" 7 июля 1804 г., в день, когда начал читать книгу Бриссо и размышлять о добродетели и счастье. Ему показалось, что эта комедия интереснее "Тартюфа", а стиль, вопреки утверждениям Лагарпа и Палиссо, вполне удовлетворителен*. Фабр выше Гольдони, он достиг того же совершенства, что и Мольер**. По композиции это лучшая французская комедия, написанная согласно правилам Альфьери***.
* ()
** ()
*** ()
В наш республиканский век, рассуждает Стендаль, успехом в свете может пользоваться только человек порядочный. Времена изменились: смотря "Мизантропа", зрители целиком на стороне Альцеста, и успех комедии Фабра доказывает это. "Мы лучше, чем были наши предки 138 лет тому назад", при первом представлении "Мизантропа"*.
* ()
31 декабря 1804 г. Стендаль опять смотрит "Филинта", и комедия возбуждает в нем такую страсть к добродетели, что он проходит на коньках целое лье, чтобы купить "Идеологию" Траси, в которой надеялся найти закон добродетельной жизни*.
* ()
Но он видит и недостатки этого "шедевра". Альцесту не хватает сердечной нежности, внутренней привлекательности, лафонтеновского добродушия. Комедия слишком серьезна и даже сурова. Ее можно было бы исправить, для этого Элианта, жена Филинта, должна была бы сохранить к Альцесту прежнее чувство и сожалеть (но со всей возможной добродетелью), что она не его жена. Кроме того, следовало бы ярче показать примирение Филинта со всем человеческим родом, после того как он нашел наконец честного человека*. И еще один недостаток: в комедии мало веселья, и потому не только Пирон, Гретри и Лесаж, но и Реньяр, Дюфрени, Да и кур и Детуш выше Фабра**.
* ()
** ()
Пожелания Стендаля прямо противоречили намерениям Фабра. Ведь именно эта душевная мягкость и примирение с родом человеческим возмущали его в пьесе Коллена. Но Стендалю одной добродетели, ненависти и разоблачений теперь было мало. Героическая эпоха его республиканских страстей проходила. Ему хотелось душевного покоя, теплоты и счастья, купленного хотя бы ценою добродетели. Поэтому для него неприемлема была та оценка оптимизма вообще и "Оптимиста" в частности, которую он нашел в предисловии к "Филинту".
Стендаль давно знал Коллена. Еще в июне 1803 г., посмотрев комедию "Старик и юноша", он противопоставил его Мольеру, Корнелю и Альфьери, сатирикам и тираноборцам. Публике, по словам Стендаля, нравится у Коллена только "аромат чистой и открытой души, господствующий во всей пьесе"*.
* ()
Некий Сальмой, к мнению которого Стендаль всегда прислушивался, не любит Мольера и обожает Коллена, с удовольствием замечая, что мадам Эврар (персонаж комедии "Старый холостяк") - единственный отрицательный образ, им созданный. Стендаль добавляет, что слишком большая чувствительность мешает Сальмону выносить здравые суждения*.
* ()
Но вот 6 июня 1804 г., когда приходили к концу тираноборческие настроения Стендаля, он увидел "Оптимиста" и был им очарован. Он был счастлив в течение нескольких дней - словно освежающая роса пролилась на его душу. И долго еще вспоминал он это благостное впечатление, которое было дано ему в трудный период нравственных исканий*.
* ()
Все это не помешало Стендалю судить и оценивать. "Оптимист" - прелестная идиллия, но плохая комедия. Бедняк Коллен как будто нарочно избегает всякого проявления энергии, он даже глуповат, - Стендаль сохраняет свое старое мнение*. Только образ главного героя, Пленвиля, пленил его чертами, которых недоставало Лльцесту в комедии Фабра: трогательным добродушием, сердечной чистотой и способностью все воспринимать с лучшей стороны. Нужно веселиться, а не размышлять, записывает он после спектакля, ведь философия - это искусство делать людей счастливыми**. Нужно стремиться к оптимизму, к тому благожелательному и счастливому расположению духа, которое он испытал, когда в первый раз видел "Оптимиста"***.
* ()
** ()
*** ()
Тотчас же напрашиваются сопоставления. Прочтя письмо Руссо к Даламберу, в котором женевский гражданин критикует "Мизантропа" и требует уничтожения театра, Стендаль пришел в тяжелое состояние духа: "Насколько Жан-Жак делает меня теперь несчастным, настолько я был счастлив, выходя из театра после "Оптимиста Коллена"*. Кого предпочесть и какую судьбу избрать - глуповатого, добродушного и счастливого Пленвиля или умного, мрачного и добродетельного Альцеста? Этот вопрос, с особой остротой возникший перед Стендалем в переломном 1804 г., он разрешал в течение всей жизни.
* ()
"Нужно подавлять, уменьшать страсти, которые, по нашему мнению, не будут удовлетворены; увеличивать, возбуждать ту, от которой мы ожидаем верных наслаждений, - вот в чем искусство счастья"*.
* ()
В 1804 г. Стендаль имел все основания предполагать, что его республиканская страсть не будет удовлетворена и ему никогда не удастся свергнуть тирана. Нужно "склониться перед обстоятельствами, неизбежными, поскольку они уже существуют"*. "Искусство счастья" требовало искоренить в себе республиканские добродетели. С другой стороны, он мог убедиться, что счастье любви удовлетворит и утешит его: нужно только найти женщину, его достойную. Стендалю показалось, что он нашел ее, познакомившись на уроках декламации с Мелани Гильбер. Молодой и меланхоличной актрисе суждено было спасти его от ненависти к тирану.
* ()
Разве теория совершенствования, которой придерживаются революционеры и философы, не предполагает конечного и всеобщего счастья? А потому увеличивать свое и всеобщее счастье разве не значит совершенствоваться? Обращая посылку, Стендаль приходит к такому заключению. Теория совершенствования, революционная в конце XVIII в., помогает ему успокоиться в мирном консерватизме и моральном ничегонеделании. "Обдумать как следует эту идею "совершенствования", которая, если я найду ее справедливой, приведет меня к весьма приятному состоянию "оптимизма "*.
* ()
|