3

В "Жизни Анри Брюлара" Стендаль утверждает, что уже при первом чтении Вольтера почувствовал к нему отвращение^*. Впрочем, в той же книге он пишет, что под влиянием деда, страстного вольтерьянца, но в политике консерватора, он весьма уважал Вольтера и с увлечением читал его тайком от родных. В записи того же года, когда были составлены эти воспоминания, Стендаль говорит, что он почувствовал ничтожество Вольтера только в 1803 г^**.

^* (Vie de Henri Brulard. .., pp. 26, 82, 274, 277, 278, 367.)

^** (Июнь 1835 г.: Melanges intimes et marginalia, t. II, p. 156.)

Действительно, вплоть до этого времени мы не находим у Стендаля никакой критики Вольтера, которого он рекомендовал сестре как одного из крупнейших писателей. Критическое отношение намечается только вместе с общим развитием его политических и литературных симпатий.

В первые годы века вокруг имени Вольтера шла ожесточенная борьба, смысл которой определялся общественными противоречиями эпохи. Враги революции и Просвещения обвиняли Вольтера в том, что он разрушил старый режим и вызвал "катастрофу" - так они называли революцию. Борьбу с вольтерьянством ведут и Шатобриан, и Бональд, и Жозеф де Местр, и другие публицисты, сгруппировавшиеся вокруг журнала "Мегсиге". Но среди реакционной партии были и почитатели Вольтера, страстные классики, считавшие форму его трагедий совершенной. Лагарп, в свое время автор антикатолической трагедии "Монахиня" и убежденный просветитель, в первые годы XIX в. отрекся от своих старых взглядов и перешел па сторону крайней реакции. В "Лицее" он пытается противопоставить Вольтера революции и всячески подчеркивает его деизм, его просвещенный абсолютизм и все те элементы его философии и творчества, которые могли бы "оправдать" его от обвинения в революционности. Наконец, Жоффруа отвергал Вольтера как революционера, развратителя нравов, виновного в гибели французского общества и литературы.

Жоффруа вел свою кампанию с удивительным упорством и искусством, пользуясь сочувствием и поддержкой правительства. Вольтер был главной его мишенью. Он ненавидел его и как монархист, и как классик. Задача его заключалась в том, чтобы дискредитировать Вольтера во всех отношениях. Он говорил о его раболепии перед двором, перед мадам де Помпадур и перед развратнейшим человеком старой монархии министром Ришелье, о его лицемерии в отношении к папе, о его коварстве в отношении к Фридриху, королю Прусскому, о его лживости, корыстолюбии, наконец, о его невежестве и бездарности. Политическая позиция Жоффруа вызывала у Стендаля негодование, но его критика Вольтера, "разоблачавшая" раболепие великого просветителя и его "монархические" нравы, была созвучна республиканским взглядам Стендаля, тем более что Альфьери писал о Вольтере приблизительно то же. Жоффруа говорил о низкой зависти Вольтера к Корнелю, о пустой галантности его трагедий, о напыщенности и дешевых блестках его стиля, о "болтовне" его героев - и Стендаль охотно соглашался. Но Жоффруа объяснял все это тем, что Вольтер утратил высокую монархическую "честь" и добродетель, а Альфьери - тем, что Вольтер сохранял всю низость монархических нравов. Стендаль думал так же, как Альфьери, и принимал мнение Жоффруа о Вольтере с радикальной политической поправкой. Таким образом, "разоблачение" Вольтера у Стендаля приобретало прямо противоположный смысл.

Драматические фельетоны Жоффруа уже с 1802 г. пользовались исключительной популярностью. Остроумный, ядовитый, очень осведомленный, Жоффруа дерзко нападал на самые устоявшиеся авторитеты и остро полемизировал с противниками. Фельетоны его сообщали множество полезных сведений, рассказывали забавные анекдоты и давали материал для светских разговоров. Много лет спустя, в 1832 г., Стендаль вспоминает об "очаровательных" фельетонах аббата Жоффруа, "самого умного и самого образованного из журналистов". "В те времена, - пишет он, - я завтракал в кафе Арди.. . В тот день, когда не было фельетона Жоффруа, я завтракал без аппетита"^*.

^* (Souvenirs d'egotisme, р. 100.)

Это относится ко времени Империи. В 1802 или 1803 г., когда Стендаль от всякой печатной строки ждал откровений, когда каждый спектакль Французского театра был для него событием, фельетоны "Journal des Debats" значили для него еще больше.

Вместе с тем Стендаль ненавидел Жоффруа за его пресмыкательство перед Бонапартом. Партер Французского театра был в оппозиции к Первому консулу. Знаменитая трагическая актриса м-ль Жорж была, как говорили, в близких с ним отношениях, и Жоффруа писал о ней восторженные фельетоны. Вместе с тем он очень отрицательно отзывался о м-ль Дюшенуа, претендовавшей на те же роли и пользовавшейся симпатиями партера. Стендаль со своими друзьями был сторонником Дюшенуа. 19 февраля 1803 г., после представления "Танкреда" Вольтера, зрители потребовали, чтобы Дюшенуа была предоставлена роль Федры, и, не получив ответа, ринулись на сцену, откуда были сброшены войсками. В этом "сражении" принимал участие и Стендаль^*.

^* (Упоминания об этом см,: Pensees, t. I, р. 75 et "Vie do Henri Brulard", p. 268. См.: P. ArbeIet. Stendhal au pays des comediennes, 1934, pp. 50-51. О соперничестве двух актрис и участии в этих спорах Жоффруа см.: Ch.-M. Des Granges. Geoffroy et la critique dramatique sous le Consulat et l'Empire (1800-1814), 1897, pp. 472-480.)

В августе 1804 г., когда Стендаль собирался изобразить знаменитого критика в своей комедии "Летелье", вышла брошюра под названием "Признания невинности". Это был памфлет против Жоффруа, в котором были перепечатаны выдержки из его статей, сопровождавшиеся насмешками и бранью. Сочинитель хотел показать противоречивость и непоследовательность фельетониста. Однако Стендаль, прочитавший эту брошюру в августе 1804 г., думал иначе. Несмотря на полное несходство в политических взглядах, он воздал должное литературным талантам Жоффруа. "То, что принадлежит Жоффруа, - записал Стендаль, - столь же забавно и интересно, сколь пошлы примечания издателя. Его оценки обычно справедливы. Он рассматривает какой-нибудь вопрос сегодня с одной точки зрения, завтра - с другой. Он высказывает две различные оценки, он забывает свое вчерашнее мнение, а глупцы думают, что он себе противоречит...^* Жоффруа характеризует Вольтера так, как он того заслуживает, обычно он говорит правду обо всех наших ничтожных поэтах... Из этого следует, что он забавен и прав, говоря... о трагедиях, комедиях, операх и т. д.^**"

^* (Дегранж, защищая Жоффруа от этих упреков, приходит приблизительно к тому же выводу. См.: Des Granges. Geoffroy et la critique dramatique...)

^** (30 августа 1804 г.: Theatre, t. Ill, pp. 126-127.)

Значит, не разделяя политических взглядов Жоффруа, Стендаль согласен с ним в литературных вопросах. Фельетоны Жоффруа должны были сыграть большую роль в его литературном развитии, в частности в отношении к Вольтеру.

Не меньшую роль в этом отношении сыграло для него известное в свое время сочинение Клемана, направленное против Вольтера и в частности против его "Комментария к Корнелю"^*. Это позднее произведение, написанное ради утверждения "вкуса" в то время, когда классический "вкус" падал под ударами "северных" поэтов и Шекспира, рассматривалось как проявление зависти Фернейского патриарха к его великому предшественнику. Клеман в своих "Письмах к Вольтеру" защищает Корнеля от нападок Вольтера, ставит Корнеля не только выше Вольтера, но и выше Расина, называет его гением, между тем как Вольтер - только "bel esprit", a "bel esprit" - всегда враг гения.

^* (Clement (de Digeon). Lettres a M. de Voltaire, 4 vis., 1773-1776.)

Это сочинение словно предвосхитило многие положения романтиков, но у Клемана эти положения играли прямо противоположную роль: это было утверждение классицизма и борьба с новациями "философской" школы.

Прочтя эту книгу во второй раз весной 1803 г., Стендаль стал делать из нее выписки, не ссылаясь на источник^*. В интересовавшем его вопросе Клеман должен был показаться ему единомышленником Альфьери и Жоффруа.

^* (Эти выписки указаны в кн.: V. del Lit to. La vie intellectuelle do Stendhal, pp. 62-67.)

Сперва самая ненависть, которую Вольтер вызывал у поборников реакции, возвышала его в глазах Стендаля. Словно возражая Шатобриану, он видит величие Вольтера в его непримиримой борьбе с христианством, хотя и соглашается с тем, что во всем остальном это писатель второго плана^*.

^* (Январь 1803 г.: Pensees, t. I, pp. 61-62. Слова эти следуют тотчас за выписками из "Гения христианства".)

Но вскоре Стендаль меняет свое мнение - не без влияния ядовитых статей Жоффруа. Вольтер - это интриган, который желал во что бы то ни стало привлечь к себе внимание^*, а затем стал типично монархическим поэтом и псевдофилософом ("полу-философом" называл его Альфьери). В мае 1804 г. Стендаль задумывает пятиактную прозаическую комедию, где он должен был изобразить Вольтера мелочным, низким, завидующим Корнелю, которого он не понимал, незаконно присвоившим себе звание философа. Стендаль хотел противопоставить ему подлинного философа, например Гельвеция, и подлинного поэта, например Кребильона. Останавливало его только одно: как бы не вызвать негодование у большинства публики, все же восхищавшейся Вольтером, и не приобрести славы Палиссо, автора "антифилософского" драматического памфлета "Философы", в котором был осмеян Руссо^**. Стендаль ненавидит Вольтера за то, что он из зависти вредил всем великим людям, т. е. Корнелю в комментариях к его трагедиям и Мольеру в сухой биографии, переделанной из сочинения Гримаре^***. Вольтер не мог понять подлинно республиканскую душу и всегда рассматривал великих людей по аналогии с королями и царедворцами, которых только и понимал^****. Очевидно, республиканцами Стендаль называл в это время всех приятных ему и порядочных людей, почти отвлекаясь от их политических взглядов.

^* (Март-апрель и август 1803 г.: Pensees, t. I, pp, 81, 148.)

^** (Pensees, t. I, pp. 315-316.)

^*** (6 июля 1804 г.: Correspondance, t. 1, p. 219.)

^**** (Август 1804 г,: Pensees, t. II, p. 60.)

Особенно же Стендаль не может простить Вольтеру его "Век Людовика XIV": этот "низкий мошенник" Вольтер прославляет гнусного тирана, который старался подавить всякую живую мысль и душил великих людей своего времени. Прочтя мемуары аббата Шуази, Стендаль окончательно потерял уважение и к Людовику XIV, и к Вольтеру^*.

^* (Август 1804 г.: Correspondance, t. I, рр. 240-241.)

Теперь Вольтер для него реакционер и мракобес. Этот неистовый выпад против величайшего просветителя можно понять, только учитывая политическую ситуацию 1804 г.

Первый консул превращается в императора. Сторонники монархии и противники революции ликуют. "Бонапарт-спаситель" восстанавливает мир, порядок, нравы и литературу. "Величайший человек" является также и самым просвещенным монархом. Теория просвещенного абсолютизма вновь, силою обстоятельств, входит в моду и оказывается орудием в руках нового деспота. Вольтер был когда-то одним из самых пылких ее проповедников, а "Век Людовика XIV" - одним из самых красноречивых ее памятников. Естественно, борьба с этой теорией стояла па повестке дня, хотя при полном торжестве нового режима не могла проявиться сколько-нибудь действенно. Яростная полемика Альфьери с теорией просвещенного абсолютизма приобретала теперь новый смысл и большую актуальность, а потому и Вольтер должен был в свете новых обстоятельств выступить в совсем другом виде. Стендалю он показался прямым апологетом возникающей Империи и пособником всех тех, кто ее беззаветно поддерживал и прославлял. Жоффруа был не прав, когда прославлял Наполеона, но он был прав, когда в своем монархическом восторге преследовал Вольтера, словно смыкаясь с Альфьери. Людовик XIV - это аналогия Наполеона, а Вольтер - аналогия современных апологетов монархии. Отсюда и эта страстная инвектива против "короля-солнца", "самого посредственного, а часто и самого злого человека на свете", и против книги Вольтера, опасной особенно потому, что автор ее весьма ловко выдавал себя за философа^*.

^* (Август 1804 г.: Correspondance, t. I, р. 241.)

Только через несколько лет, когда республиканские страсти Стендаля немного остыли, он смог наконец понять великую историческую роль Вольтера и оправдать его как общественного деятеля: "Тщательно отделять в каждом литературном произведении (особенно в произведениях Вольтера) общественное его значение (имеющее такую-то цель) от того, что заслуживает славы"^*. Здесь Стендаль продолжает мысль, которую он развивал прежде: злободневные, политически острые произведения не переживают того исторического мгновения, ради которого они написаны, между тем как произведения, изображающие более широкие черты характера, существуют в течение веков.

^* (26 февраля 1806 г.: Journal, t. Ш, р. 49 n.)

Более полная реабилитация Вольтера оказалась возможной только после падения Империи, когда он стал знаменем всех прогрессивных сил страны в борьбе с феодальной реакцией. "Тогда я не мог понять, что он был законодателем и апостолом Франции, ее Мартином Лютером", - пишет Стендаль в "Анри Брюларе", датируя свою нелюбовь к Вольтеру 1790-ми годами^*.

^* (Vie de Henri Brulard, p. 26.)