2

В течение долгих лет эта проблема была для Стендаля самой мучительной и до конца неразрешимой. Он не мог преодолеть трудность, заключавшуюся в этом принципиальном, как казалось ему, различии между сердцем и головой - различии, которое отрицали Дестют де Траси и Меи де Биран.

Конечно, Дестют де Траси считал поэтов "волшебниками" и обманщиками и противопоставлял им философов-аналитиков, но в этом не было никакого оправдания поэтического волшебства. Художественный "обман" для Дестюта де Траси не был проблемой и не казался спецификой искусства вообще. Но Стендаль не мог отделаться от мысли, что искусство в самой своей основе противоречит философии и что холод познания и пыл воображения, "лед" и "пламень" не соединимы. "Чувствительная душа, - пишет Стендаль, - даже когда ее отвлекают теперешние переживания, занята своими прежними чувствами. Вот что мешает ей видеть и понимать явления внешнего мира... Таков порок поэтической души, несомненное преимущество для поэзии, недостаток для философии, которая строится на явлениях, доступных другим людям"^*.

^* (11 февраля 1805 г.: Journal, t. II, рр. 44-45.)

Стендаль понимает ощущение и перцепцию совсем не так, как понимал их Мен де Биран. Он искажает смысл этих терминов ради собственных своих жизненных и эстетических потребностей. Ощущение - это эмоция, которая подавляет своей силой способность рассмотреть предмет внешнего мира, т. о. перцепцию. Молния вызывает у зрителя такое волнение, что он не может ни заметить, ни запомнить ее зигзагов. А тот, кто "почувствует" молнию не так остро, т. е. тот, у кого "ощущение" будет менее сильно, сможет лучше ее наблюдать. Истолковав таким образом термины Мена де Бирана, Стендаль утверждал, что все люди делятся на людей ощущения и на людей перцепции, иначе говоря, на поэтов и философов. Он делает отсюда вывод довольно простой, но весьма важный: всякому человеку, а тем более поэту необходимо приобрести образование, так как без перцепции, даже обладая тонким ощущением, нельзя создать ничего ценного^*.

^* (8 марта 1805 г.: Correspondance, t. I, рр. 326-327.)

Это принципиально различные психические акты, однако они не исключают друг друга и отлично могут совместиться в одном человеке, хотя это бывает редко. Стендаль говорит о необходимости сочетать обе способности. Когда это ему удается, он достигает совершенства, как например в декламации. "Перцепции было как раз столько, чтобы вести ощущение; еще бы немножко, и это последнее увлекло бы меня... Но этого-то как раз и будет недоставать мне в будущем: перцепция все больше и больше будет подавлять ощущение; я буду легче играть страсть, но не так полно, не так совершенно"^*.

^* (25 февраля 1805 г.: Journal, t. II, рр. 95-96.)

Часто философы, владеющие логикой, не обладают достаточной чувствительностью, необходимой для поэта, и потому рассуждают о том, чего не знают. "Сравнивать вещи можно только после того, как узнаешь их", - говорит Траси. Но сам Траси, несмотря на всю свою логику, не мог бы стать поэтом: для этого ему нужна была бы тонкая чувствительность. Оттенки чувств, совершенно понятные Руссо, незнакомы Даламбсру, хотя последний рассуждает более последовательно, чем первый: Руссо-поэт, Даламбер - только философ. Поэт должен обладать "сокровищем прочувствованных эмоций", а эрудиция и книжная наука скорее мешают, чем помогают его приобрести. Без этого сокровища говорить о чувствах - то же, что писать по-английски, не понимая смысла употребляемых слов^*. Таким образом, поэт должен совместить тончайшую чувствительность с искусством рассуждать. Уничтожить противоречие между "сердцем" и "головой", по терминологии Гоббса, между "ощущением" и "перцепцией", по терминологии Мена де Бирана, - такова более или менее осознанная задача Стендаля.

^* (22 декабря 1804 г.: Journal, t. I, рр. 271-272.)

Но задачу эту но легко разрешить. Противоречие возникает в самых разнообразных, подчас неожиданных аспектах и всякий раз требует нового разрешения.

Опыт давно уже убедил Стендаля в том, что человек, взволнованный страстью, многого совсем не может понять: он не может почувствовать ни комического, ни наивного, ни тонкостей стиля^*. Работая над своей комедией "Летелье", Стендаль был так захвачен любовью к славе, что оказался совершенно невосприимчив ни к смешному, ни к страшному, ни к трогательному: вся чувствительность была поглощена жаждой славы. "Несомненно, - пишет Стендаль, - эта минута не годилась для творчества"^**. Так подтачивается теория Гельвеция, объяснявшая жажду творчества и качество произведения более или менее сильным желанием славы. Собственная творческая практика Стендаля оказалась в противоречии с Гельвецием.

^* (16 ноября 1804 г.: Journal, t. I, р. 240.)

^** (11 февраля 1805 г.: Journal, t. II, р. 31.)

Но и другие волнения, более близкие к разрабатываемой томе, мешают творчеству. Волнуется ли актер, когда играет на сцене, - для зрителя неважно. Важно, чтобы игра волновала зрителя. Волнение актера является важным элементом искусства, но не составляет всего искусства. То же касается и творчества: "В момент, когда я сам очень взволнован, я не смог бы написать ничего, что могло бы тронуть зрителя. Причины этому очевидны: если бы я встретил в каком-нибудь салоне Викторину и если бы по правилам игры или в шутку она пожала мне руку, я, конечно, не в силах был бы написать что-нибудь в течение следующих за этим двух часов. Нужно пережить эти состояния наивысшей страсти, так как иначе невозможно было бы их изобразить; но эти наивысшие моменты далеко не благоприятны для работы. Наиболее благоприятны те, во время которых можно писать наиболее волнующие вещи: для этого нужно физическое спокойствие и безмятежность души"^*.

^* (11 февраля 1805 г.: Journal, t. II, рр. 30-31.)

Таким образом, идя другими путями, Стендаль снова приходит к той же мысли: нужно испытывать страсти, чтобы знать их, но нужно быть бесстрастным, чтобы их изображать. Иначе говоря, нужно быть одновременно "поэтом" и "философом".