2

Период честолюбия продолжался почти восемь лет. Разъезжая по Европе с армией Наполеона, исполняя обязанности интенданта в Брауншвейге и Сагане или заведуя коронной собственностью в Париже, Стендаль имел много свободного времени для развлечений, чтения и посещения "света".

Ни в 1805, ни в 1806 г. в письмах и дневниках Стендаля, в этот период все еще очень обильных, нет ничего, что бы относилось к политическим делам эпохи. Он занимает довольно ответственные посты, вращается в весьма высоких кругах, в 1812 г. отправляется в Русский поход и спасается бегством, участвует в кампаниях 1813 и 1814 гг. Французские войска завоевывают Европу, проигрывают сражения, союзники вступают в Париж, император отрекается от престола - и за все это время ни одного, хотя бы даже косвенного намека на события дня.

Правда, в последние годы Империи Стендаль реже прибегает к дневнику и ведет его не так систематически, а в письмах, идущих из оккупированных районов или из действующей армии, нельзя было говорить о столь опасных предметах. И все же времени, места и возможностей высказаться у него было вполне достаточно. Несомненно, что ему не хватало только интереса.

Отношение к императору теперь если не восторженное, то и не ироническое. Наполеон - великий человек, без которого самое существование Франции кажется как будто невозможным. К чему обсуждать его поступки? Во-первых, это бесполезно, во-вторых, Наполеон давно отучил от этого своих подданных. К тому же военная слава стала дурманить и эту, полную "логики" и как будто столь рационалистическую голову. Читая книгу моральных размышлений герцога де Леви, он выписывает из нее те максимы, которые, очевидно, совпадают с его собственными взглядами: "Государственное устройство подобно одежде: оно служит для того, чтобы скрывать незаметно недостатки и тайные язвы, пока близкое знакомство не обнаружит их; вот почему умный человек не станет добиваться этого знакомства без достаточных на то оснований"^*. Стендаль огорчен тем, что не следовал этому правилу, но он имеет в виду не формы общественной жизни, а людей, с которыми ему приходилось встречаться, - что ему государственные вопросы по сравнению с делами личного благополучия! И все же общий смысл остается: не нужно обнаруживать язв действительности, от этого будут одни только неприятности.

^* (4 июня 1810 г.: Correspondence, t. III, рр. 261-262. Книга герцога II.-M.-Г. де Леви, которую цитирует Стендаль: Maximes et reflexions sur divers sujets, 1808.)

Как же спасти "личную свободу", если уж не следует вмешиваться в дела государственные? И Стендаль выписывает еще одну максиму герцога де Леви, реакционера, монархиста и ультрароялиста в ближайшем будущем: "В течение еще долгого времени в континентальной Квропе единственной возможной гарантией личной свободы будет мягкость нравов"^*.

^* (4 июня 1810 г.: Correspondence, t. III, p. 261)

В это время "жалость", "мягкость нравов", "симпатия" противопоставлялись якобинскому террору как единственное средство спасения. Поэма Жака Делиля "Жалость" (1802) была наиболее полным выражением этих взглядов. Стендаль принимает такую точку зрения, хотя и осмысляет ее на свой лад.

Прогуливаясь в Тюильри и рассматривая многочисленных, слонявшихся там чиновников, Стендаль обнаружил свое сходство с ними в том, что всех их связывает с "монархической родиной" привычка к нравам соотечественников. Всем им нравится эта среда и эта родина, но в их отношении к государству нет никакой нежности. "Старые республиканцы чувствовали больше нежности к своей родине. Во всяком случае, англичане больше, чем какой-либо другой народ, любят свою родину"^*. Правительство не вызывает у него ненависти, а только скуку. Прочтя первый том "Истории итальянской литературы" Женгене, он приходит к своеобразному выводу: "Нужно рассматривать литературу как средство от скуки, которую навязывает народу его правительство"^**.

^* (3 февраля 1809 г.: Journal, t. III, p. 206.)

^** (3 мая 1811 г.: Journal, t. IV, p. 106.)

Литература средство от скуки! Когда-то, вместе с Альфьери, Стендаль отвергал такую литературу как придворную и монархическую и видел в поэте трибуна и борца. Теперь и его привлекает литерах ура как наслаждение, как бегство от тягот жизни и безобразия окружающего. Он усваивает общий дух официальных кругов, чиновников, подобных ему и его друзьям. Император кажется ему естественным оплотом порядка.

Ночью 20 марта 1811 г. пушечные выстрелы оповестили парижан о рождении наследника престола, короля Римского. Стендаль был в восторге. "Это великое и счастливое событие", записал он в дневнике^*. Династия Бонапарта упрочена, бывший тиран, а теперешний благодетель продлит свой режим и после смерти. Какое счастье!

^* (20 марта 1811 г.: Journal, t. IV, р. 79.)

Однако военная и административная карьера стала утомлять Стендаля. Она требовала непрестанных трудов. Дневники его полны напоминаний самому себе, как вести свой корабль среди зыбкого моря светской жизни, чтобы сохранить милость министров и влиятельных лиц, их братьев, их жен. Постоянно быть начеку, посещать полезные салоны, своевременно вставить нужное слово, блеснуть остроумием или сохранить молчание! Стоит ли игра свеч? Нужно ли приносить столько жертв проблематическому счастью карьериста?

Стендаль замечает, что французы чрезвычайно тщеславны. Заметить это было нетрудно, так как об этом писали все моралисты современной ему эпохи. Но существенно то, что эта тема настойчиво появляется в дневниках и письмах Стендаля.

Это значит, что его собственное тщеславие теперь, когда он быстро идет вверх, начинает ему надоедать^*. Армия, несмотря па блеск мундиров и гром побед, наскучила ему. Может быть, в этом сыграли роль и мелкие неудачи в продвижении по службе, и уколы самолюбию. "Если по характеру ты не наглец, не интриган, не захватчик, то в армии тебе нечего делать"^**.

^* (Ср. 23 мая 1810 г.: Correspondance, t. III, р. 250.)

^** (5 мая 1809 г.: Journal, t. III, р. 246.)

Очевидно, "Коринна" мадам де Сталь и в этом отношении не прошла для Стендаля бесследно. Замечательно острая характеристика различных национальных типов - французского, английского, итальянского - осталась в памяти Стендаля, и во французах он также увидел прежде всего тщеславие. Это был ключ, при помощи которого он хотел открыть тайну всех национальных свойств его соотечественников. В письмах 1810 г. он целые страницы посвящает этому вопросу, объясняя тщеславием все общественное поведение французов^*. С другой стороны, он вполне согласен с мадам де Сталь в том, что в Италии тщеславие отсутствует^**.

^* (6 апреля и 23 мая 1810 г.: Correspondance, t. III, рр. 227-230 et 250-253.)

^** (1810 г.: Correspondance, t. III, p. 243.)

Но, констатируя тщеславие как основную черту французского характера и утверждая, что во многом сам он больше похож на итальянцев, чем на французов, противопоставляя себя честолюбивой "черни", Стендаль и не думал о том, что правительство может измениться и на смену "монархическим" нравам могут прийти республиканские или какие-нибудь другие.

В августе того же 1810 г. Стендаль случайно услышал слова, весьма его поразившие: "Чтобы исправить эту нацию, нужно дискредитировать, осмеять, если это возможно, военную славу"^*. Он не понял тогда значения этих слов. Но года через три, читая Вольтера, он наткнулся на ту же мысль и записал в дневнике: "Храбрость, насколько нужно уважать это свойство"^**.

^* (21 августа 1810 г.: Journal, t. III, р. 324.)

^** (7 апреля 1813 г.: Journal, t. V, р. 168.)

В 1811 г. Стендалю показалось, что друзья к нему охладели, и он стал жаждать одиночества, хотя бы вдвоем с Анжелиной Берейтер, молодой певицей, к которой относился довольно прохладно. "Я чувствую все большее отвращение к человеческой черни", - записывает он^*.

^* (Апрель 1811 г.: Journal, t. IV, р. 96.)

К чему же в таком случае честолюбие, если те, уважения которых добиваешься, вызывают отвращение?

Между тем "охота за счастьем" продолжается с еще большим напряжением, чем прежде. Освобожденный от общественных интересов, избегая ненужных жертв, развивая свои принципы гедонизма, он постоянно размышляет о том, какими путями он может прийти к счастью.

"Можно найти счастье в желудке, в любви или в голове, - пишет Стендаль, предпочитающий для ясности анатомические термины. - Научившись, можно понемногу черпать в каждом этом органе счастье и создать себе приятную жизнь, не зависящую от людской злобы. Эта наука счастья обладает для меня прелестью новизны"^*.

^* (4 июня 1810 г.: Correspondance, t. III, рр. 257-258.)

Этой науке, как и всякой другой, можно научиться. И, чтобы стать счастливым, 1 февраля 1811 г. Стендаль покупает "Логику" Траси и снова внимательно ее изучает^*.

^* (1 февраля 1811 г.: Correspondance, t. III, р. 304.)

Уже в 1810 г. он устанавливает, как ему кажется, "почти правильные взгляды на охоту за счастьем"^*. Так впервые в его записях появляется этот знаменитый термин.

^* (19 сентября 1810 г.: Correspondance, t. III, рр. 278-279.)

В 1813 г. вдруг появилась надежда стать префектом какого-нибудь департамента. Некоторые его сверстники, занимавшие то же положение, получили эту должность. Стендаль, конечно, был огорчен тем, что его перегнали люди, не имевшие, как ему казалось, тех же заслуг^*. Но вместе с тем он был рад; что бы он делал в какой-нибудь глуши, в местечке с четырьмя тысячами жителей, на окраине цивилизации, без театров, без остроумных бесед, без книг? Да и прежде ему казалось, что счастье - не в почестях. В 1803 г. он высказал устами своего героя Вальбеля слова, которые теперь могли бы показаться ему пророческими, хотя выражали весьма банальную для того времени истину: "Счастье не в том, что нас окружает, оно целиком заключается в нас самих. Те, кто носят расшитые мундиры, которым завидует толпа, не обладают счастьем. Это не пустое утверждение философа, но результат размышлений человека, которого, как и других, соблазнил этот блеск, который завоевал такое положение и был удивлен тем, что не стал счастливым"^**. Да, действительное счастье заключается в том, чтобы быть честным, а также в занятиях наукой^***.

^* (19 марта 1813 г.: Journal, t. V, р. 145.)

^** ("Два человека": Theatre, t. II, р. 238.)

^*** (9 октября 1810 г.: Journal, t. IV, рр. 21-23.)