Военный чиновник.- 1812 год

I

Луи Крозе, окончив Политехническую школу и Школу гражданских инженеров, сооружал мосты и плотины. Феликс Фор и Жозеф Рей стали юристами. Фортюне Мант недоучился в Политехнической школе; родители ввели его в долю в марсельском торговом доме Менье и Перье. У Бейля профессии не было.

Но он не жалел о том, что не поступил в Политехническую школу. Он будет писателем, и ему для творчества необходимы достаток и свободное время. Этот мираж манит его долгие годы. Писатель должен быть независимым: иметь небольшую ренту.

Один прожект Бейля сменяется другим. Не отправиться ли ему к кузену в Северную Америку - в Луизиану, недавно проданную Наполеоном Соединенным Штатам? Не уехать ли в Индию - во французскую колонию Пондишери? Если отец не пожалеет денег, он станет совладельцем банка, "богатым эпикурейцем" (Р., II, 316).

Артистку Мелани Гильбер, в которую Бейль был влюблен, пригласили в 1805 году в марсельский театр. Молодой человек последовал за ней, и Мант устроил его на службу к Менье. Когда отец раскошелится,- и Бейлю удастся стать совладельцем этого предприятия или же основать вместе с Мантом другое... "Только торговля может дать мне хлеб",- писал юноша сестре Полине, прося ее отправить ему две сорочки и четыре галстука и сообщая, что он работает "как дьявол". Снимая копии с коммерческой корреспонденции, выполняя поручения на таможне и бирже, он в свободное время по-прежнему трудился над "Летелье" и без конца читал. Обширные письма Бейля к нежно любимой сестре,- ее образованием он руководил заботливо и строго,- заполнены размышлениями о философии и литературе, списками произведений, с которыми необходимо ознакомиться (среди них - сочинения Гельвеция, Гоббса, Кабаниса и психиатра Пинеля), напоминаниями о том, что надо овладеть итальянским языком, указаниями, как следует изучать английский, читая Шекспира.

Мелани Гильбер уехала из Марселя. Вскоре после этого Бейль признался: его надежды на профессию коммерсанта не оправдались. Это мещанское занятие не давало ни достатка, ни возможности узнать жизнь. Если уж служить, то в самом большом предприятии - таком, как Французская империя. Быть может, благодаря покровительству Пьера Дарю, члена Государственного совета, удастся стать чиновником в этом высшем административном органе Империи. Луи Крозе и Феликс Фор советовали Бейлю пойти по этому пути.

"Коршуна" уже и многие его враги признали "орлом". И во Франции и за ее рубежами всех изумляли победы коронованного полководца, кружившие головы молодежи, его искусство дипломата, талант законодателя и администратора. Слово "организация",- писал Стендаль,- прочно вошло во французский язык при Наполеоне. Крестьяне видели в нем защитника их прав на клочки земли, хозяевами которых они стали в годы революции. Хотя положение рабочих было очень тяжелым и они не раз бастовали, хотя во Франции существовали тайные республиканские общества, а в 1808 году был раскрыт республиканский заговор, новый строй, очевидно, был прочен.

Бейль понимал, что в державе Наполеона молодой человек мог проявить энергию либо в армии, либо стае чиновником, инженером... Энергии у Бейля было много.

"Чтобы в совершенстве понять характер человека,- записал юноша в 1804 году,- нужно узнать: 1) его убеждения; 2) насколько им соответствуют его поступки; 3) какие "привычки сердца", чувства мешают полному соответствию" (Р., II, 14).

Поведение Анри Бейля в 1806 году нисколько не соответствовало его республиканским убеждениям. Он от них не отказался, но они были под запретом, и с ними столкнулась его жажда деятельности. Ведь "бездействие - начало смерти", и даже участие в войне может оказаться в какой-то мере благотворным, помогая распространению идей французской философии в Европе. Сервантес стал художником после того, как сражался и повидал свет. Так же и он, Бейль, узнает жизнь - при этом не бедствуя, а добиваясь видного положения в обществе; в свободные часы он будет заниматься литературой, а потом станет профессиональным писателем... Неизвестно, когда настало бы это время, если бы не свершилось в 1812 году крушение империи Наполеона.

В конце октября 1806 года Пьер Дарю сообщает Бейлю, что назначил его на должность временно исполняющего обязанности помощника военного комиссара с месячным окладом в 200 франков. Теперь на Бейле синий мундир, воротник и обшлага шиты золотом. Неся службу в оккупированной Германии, в Брауншвейге, он в 1807 году уже военный комиссар. Он превосходный работник, и обязанности его разнообразны. Летом 1807 года он должен, совместно с немецкой администрацией, для предотвращения эпидемии, очистить дороги и поля от дохлых лошадей и "других животных". В сентябре ему приказано осмотреть имеющиеся в Брауншвейге запасы немецкого военного обмундирования и отобрать все пригодное для экипировки 6000 новобранцев из Магдебурга. Вслед за тем начальство имеет честь сообщить ему, что из 16 800 пар солдатских башмаков, в марте отправленных им в армию, получено 16 580 пар, и сим предписывается ему восполнить пропажу^*. Тогда же, в 1806-1809 годах, Бейль помогает отобрать 818 картин из музеев Германии и Австрии для музея Наполеона в Париже.

^* (Suzanne d' Huart, P. Daru et H. Beyle, Correspondance inedite.- "Stendhal Club", № 30, 15 Janvier 1966, pp. 122-126.)

Бейль разглядывает вблизи "многие из колес... огромной машины"^* - империи и армии Наполеона.

^* (Автобиографическая заметка.)

Ему чуждо высокомерие офицера оккупационной армии. Его интересуют культура и нравы Германии, немецкая идеалистическая философия.

Бейль надеется получить назначение в Испанию. Хорошо бы оказаться и в тех частях армии, которые увидят Чехию, Венгрию, быть может, Турцию. Его программа овладения жизненным опытом и "нравственного воспитания" (он назвал ее бейлизмом) предписывает непрестанно узнавать реальный мир, не избегая опасности, закаляющей силу духа, необходимую для "охоты за счастьем", и углубляющей восприимчивость. Бейлизм предписывал его изобретателю не упускать ни одной возможности насладиться красотою мира, а также - жить в ожидании неожиданного, находиться в постоянной готовности к "божественной непредвиденности". Так Анри Бейль выразил свое требование (быть душевно открытым будущему, свое доверие к жизни, к ее внезапным находкам и дарам, к ее бесконечному беспокойству, обновлению, созидательной потенции во всех областях. Эта программа (говорила также об отвращении к неподвижности, к переходящей в автоматизм монотонности существования. Бейлизм - это неистощимая жизнерадостность, избыток духовной энергии, потребность в деятельности, для которой необходимо напрягать все силы.

Двадцати четырех лет Анри Бейль, хотя и склонный уже к полноте, выглядит изящным на портрете в профиль, сделанном карандашом и углем в 1807 году; у него небольшие вьющиеся бакенбарды, на лице выражение легкой иронии и задорной уверенности в себе... Но состояние здоровья с каждым годом кажется ему все менее удовлетворительным^*.

^* (В 1816 году Бейль будет жаловаться на "ужасные" приливы крови к голове, возбуждение нервов, вызванное чрезмерным пристрастием к кофе, и на то, что он (отяжелевший - 94 килограмма веса при 170 сантиметрах роста) - с трудом подымается по лестнице.)

Бейль одинок в среде наполеоновской военщины, он ее презирает, окруженный "обезьянами, разыгрывающими фарсы"; дело, которому он служит, не по душе ему. Вот почему в его письмах возникают мотивы горечи и пессимизма. "Четыре года назад,- пишет он из Германии сестре,- живя в Париже, я имел одну пару дырявых сапог, мерз зимой и часто сидел без свечей. Здесь я важная персона: я получаю много писем, в которых немцы именуют меня "монсеньер"; высокопоставленные французы зовут меня "господин интендант"; приезжие генералы являются ко мне с визитом; я получаю прошения, пишу письма, сержусь на своих секретарей, присутствую на парадных обедах, езжу верхом и читаю Шекспира; но в Париже я был счастливее. Если бы можно было перенести свою жизнь, как шашку на доске, куда хочется, я снова отправился бы к Дюгазону - поучиться декламировать, повидать Мелани; я был влюблен в нее, и меня невероятно огорчало, что мой редингот неважно выглядел. Когда она отказывалась принять меня, я уходил в библиотеку, читал и, наконец, вечером совершал прогулку в Тюильри, где иногда завидовал счастливцам. Но сколько восхитительных мгновений бывало в этой несчастной жизни! Тогда я жил в пустыне, где мне время от времени попадался источник; теперь передо мною стол, на котором тесно тарелкам, но у меня - ни малейшего аппетита! Это монотонное существование, быть может, сменится другим: предполагают, что мы вот-вот выступим - наказать Австрию за все ее дерзости; я-то, я не из тех, кто гадает и предполагает. Я нисколько .не желаю, чтобы началась война, и, если бы мог, тысячу раз помешал бы начать ее; но поскольку это дело решенное, я буду рад находиться там, где она ведется. Именно там почти всегда можно сказать: "Никогда не увидишь того, что уже видел..."^*.

^* (Stendhal, Correspondence, t. I, G. Bosse, Paris, 1908, p. 321-322. (В дальнейшем сноски будут заменены обозначением: Corr.) Мы уже узнаем в этом письме лаконичный, изящно-энергичный, неповторимо-индивидуальный "естественный" стиль Стендаля.)

В 1809 году войска действительно выступили против Австрии. После ее капитуляции Бейль, присутствуя на параде, который принимает Наполеон, говорит об армии завоевателя: "...собрали баранов, чтобы погнать их на бойню"^*. Оборванных солдат Республики, защищавших независимость революционного отечества, Анри Бейль всегда называл героями.

^* (Эти слова Бейля записаны в неопубликованном дневнике Феликса Фора. "Эта мысль,- заметил Фор,- соответствовала его позиции и направлению ума..." (Journees stendhaliennes internationnales de Grenoble, 26-58 mai 1955, Paris, 1956, p. 123).)

Бейль-мыслитель осуждает милитаристскую политику человека, чьей воле Бейль-чиновник подчиняется.

В свободное время военный комиссар по-прежнему не расстается с книгами, с пером. В 1808 году он набросал "Путешествие в Брауншвейг", запечатлев свои наблюдения. Тогда же начал писать обширные "Размышления" о "Духе законов" Монтескье (которые продолжил во Франции совместно с Луи Крозе). В этих заметках "наблюдателя и друга людей" (M. L., III, 58) анализ и критика произведения Монтескье сочетаются с обличением деспотизма и милитаризма Наполеона. "В наши дни, когда военное исступление дошло до такой степени, что каждый, кто не солдат,- ничто, мы видим, как люди, которых можно считать не связанными с народом, занимают должности также и в администрации"^* (M. L., III, 58). Деспотическое правительство, внушая страх населению, вместе с тем использует в своих интересах его предрассудки и фанатизм^**. Легкомысленные нравы помогают деспотическому правительству сохранять свою власть. Когда в обществе пробуждается благородная страсть - любовь к свободе,- люди подымаются выше "обыденного состояния", и возможным оказывается возникновение демократического общества, которое обеспечит "счастье всех" (М. L., III, 44), то есть создаст условия для развития способностей, расцвета талантов.

^* (А не только в армии.- Я. Ф.)

^** (Страх перед властелином был знаком и Бейлю. В 1813 году он записал на полях дневника за 23 апреля 1809 года: "Я (тогда.- Я. Ф.) без конца работал с императором. В присутствии великого человека я все время молчал, чтобы не сказать что-нибудь компрометирующее меня" (цит. по кн.: Jean Mёlia, Les idees de Stendhal, Mercure de France, Paris, 1910, p. 490).)

В 1810 году, читая книги Мальтуса, А. Смита, Ж.- Б. Сея, Бейль пытался противопоставить свои размышления о политической экономии теориям этих авторов. Предполагая написать трактат "О богатстве населения и счастье", он критиковал современную политическую экономию. Бейль собирал материал, чтобы подкрепить свою точку зрения. Его размышления дилетанта, нередко наивные, были характерны для бейлизма: "охота за счастьем" для себя в конечном счете неотделима от "охоты за счастьем" для всех.

Тогда же он решил систематизировать свои мысли о комедии и в течение нескольких лет, снова анализируя произведения Мольера, не раз возвращается к "Трактату об искусстве писать комедии". В 1810 году, составляя таблицу основных принципов литературного творчества, он в первом параграфе напоминает себе, что "невозможно нарисовать то, чего никогда не видел", в пятом параграфе, что "изучать страсть" необходимо' и "по медицинским книгам". И в скобках уточняет: "Пинель"^*.

^* (Цит. по кн.: Claude Roy, Stendhal par lui-meme, Ed. du Seuil, Paris, 1968, p. 150.)

В 1810 году Бейль получает желанное повышение - он уже аудитор Государственного совета, чиновник с немалым окладом. Вслед за тем он составляет завещание, поручая Фору и Крозе, в случае его смерти, использовать скопленные им к тому времени деньги для основания ежегодной премии за трактат о морали, о литературе, избрав жюри из англичан - "просвещенных, смелых и не пренебрегающих возможностью быть полезными людям".

Бейль доволен своим положением; он близок к верхам Империи и всерьез подумывает о баронском титуле. Подчас заботы подобного рода сплетаются с его возвышенными устремлениями. С 1807 года Бейль состоит в франкмасонской ложе св. Каролины: бейлизму близко масонское требование нравственного самоусовершенствования. Но масонство также модно, и благодаря ему, пожалуй, возникнут и укрепятся знакомства с людьми, полезными для карьеры. Вместе с тем Бейль, быть может, ожидал, что будет общаться с масонами, связанными с тайными республиканскими обществами (что, хотя и небезопасно,- интересно).

У Бейля любовница-артистка, собственный кабриолет и досуг для размышлений об искусстве; к нему дружески относится личный друг императора Дюрок - единственный из военачальников Наполеона, которым Бейль всегда будет восхищаться. В 1811 году Бейль, благодаря покровительству Дарю, назначен инспектором движимого имущества императорских дворцов. В 1819 году он поделится с любимой женщиной, Метильдой Дем-бовской, таким признанием: его первой страстью с 1806 по 1811 год было честолюбие. В 1813 году, вспоминая об этом времени, Стендаль напишет: "С 1806 года по 1813 год я был как бы адьютантом графа Дарю. Он был в силе в Берлине, в 1806-1808 гг., в Вене в 1809 г. Ко мне благоволили в Сен-Клу^* в 1811 году"^**.

^* (Сен-Клу - резиденция Наполеона.)

^** (Les plus belles lettres de Stendhal, presentees par Jean Dutourd, Calmann-Levy, Paris, 1962, pp. 61, 94-95.)

Осенью 1811 года Бейль провел два месяца в Италии. Здесь у него возник замысел - перевести трехтомную историю итальянской живописи Ланци. В Париже он принялся за эту работу, излагая в то же время свои эстетические воззрения в главах об идеале прекрасного в искусстве. Доверяя бумаге "опасные мысли" (о враждебности монархического строя искусству и т. п.), он писал перед этими набросками: "перевод с немецкого", "перевод из Франческо Кочча". Впоследствии же на полях объяснял причины маскировки: "Для полиции", "Вставлено при Наполеоне из осторожности". Обдумывая план "Истории живописи в Италии", он напомнил себе: "В каждом томе - хвала герою Франции (т. е. Наполеону.- Я. Ф.), в противном случае - никакого впечатления" (С. F., 238).

До мая 1812 года Бейль работает над жизнеописанием Микеланджело. Летом он совместно с Крозе набрасывает заметки о спиле Фенелона, Бюффона, Монтескье, Вольтера, Руссо и других французских писателей.

Наполеон готовится к нашествию на Россию. Анри Бейль добивается своего включения в штат курьеров, посылаемых в армию с бумагами, на которых должна стоять подпись императора. В России он еще не был.

2

Покинув Париж 23 июля, Бейль 20 августа приехал в ставку Наполеона под селом Красным (М. I. M., I, 325). Пробыв несколько дней в охваченном огнем Смоленске, он проделал вместе с главными силами путь до Москвы.

В дошедшей до нас записи дневникового характера, которую Бейль, перемешивая французские и английские слова, сделал за одиннадцать дней до Бородинского сражения в тридцати двух километрах от Вязьмы, он объяснил, почему не сожалеет о том, что расстался с книгами, музыкой, комфортом: во-первых, он имеет теперь свое суждение "о хладнокровии войны и о том, кого у нас называют героем"; во-вторых, он надеется, что в награду за участие в походе получит после войны хорошую должность в любимой Италии^*.

^* (Stendhal, Ecrits intimes, Hachette, Paris, 1961, p. 218.)

Бейль по-прежнему презирает военщину Наполеона. Увидав убитых в Бородинском сражении генералов императорской гвардии, он "не мог удержаться от замечания: "Стало меньше несколькими наглецами" ("Воспоминания эготиста").

Он пишет графине Дарю: вместе с войсками Наполеона "самое ужасающее варварство"^* ворвалось в Москву, в ее дворцы, каких и в Париже нет,- только в Италии счастливой можно увидеть им подобные. Он возмущен грабежами, свидетелем которых был.

^* ("Lettres interceptees par les .Russes durant la campagne de 1812...", Paris, 1913, pp. 160-161. Письма А. Бейля из Москвы и Смоленска, так же как многочисленные письма других лиц, служивших в армии Наполеона, и официальные документы, перехваченные в 1812 году казаками, хранятся в советском Архиве древних актов (разряд XXX). В связи со столетием Отечественной войны 1812 года копии с части этих писем были предоставлены тогдашним директором русского Архива французскому Обществу ветеранов и составили цитируемый сборник, изданный в небольшом количестве экземпляров для членов Общества.)

Бейль не мог не знать, что Дарю ("бесстрашный", по характеристике Е. В. Тарле) и Дюрок выложили Наполеону всю правду о войне: она "непонятна, а потому и непопулярна во Франции",- сказал Дарю и добавил: "Не только ваши войска, государь, но мы сами тоже не понимаем ни целей, ни необходимости этой войны"^*. Письма французских офицеров, хранящиеся в советском Архиве, говорят о том, что ветераны революционных войн участвовали в нашествии на Россию без малейшего воодушевления.

^* (Е. В. Тарле, Нашествие Наполеона на Россию.- Собр. соч., т. 7, М. 1959, стр. 527.)

Как и в Милане, во время второго Итальянского похода, Анри Бейль чувствует себя в России человеком, посторонним армии, литератором-наблюдателем и стремится уединяться. В пылающей Москве делает наброски к "Истории живописи в Италии" (рукопись вместе с первым вариантом центральной части этой книги - глав об идеале прекрасного - он бросил при отступлении из России). Продолжает работу и над "Летелье".

Пятнадцатого октября, сообщив сестре, что он получил новое назначение (с месячным окладом в 1000 франков) и "красивый титул" ("Генеральный директор снабжения продовольствием резерва"), Бейль признался: "Чем больше я продвигаюсь по службе, тем сильнее мое отвращение к честолюбию"^*. Впрочем, на этот раз "красивый титул" требовал от Бейля напряжения всех сил, огромного самообладания и находчивости: он должен был хоть как-нибудь снабдить провиантом французские войска во время их отступления. "Этому делу придают огромное значение",- сообщает Бейль интенданту французской армии в Могилеве. Справедливость слов Бейля подтверждают письма Наполеона. В России ему впервые не удавалось прокормить армию за счет населения: крестьяне закапывали зерно и угоняли скот. Как видно, Бейль сделал все, что только возможно было в этих условиях Для выполнения порученного ему дела. Вспоминая об этом в 1831 году, он писал, что в Борисове, если ему не изменяет память, Дарю поблагодарил его "от имени императора"^**.

^* (Т. Кочетков а, Неизвестные письма Стендаля в СССР.- "Известия Академии наук Латвийской ССР", Рига, 1959, № 1, стр. 147-148.)

^** (Les plus belles lettres de Stendhal, p. 78.)

Генеральный директор Бейль, присоединясь к партии раненых, сопровождаемой большим конвоем, 16 октября покинул Москву. Окруженные русской пехотой и партизанами, французы едва устояли. Добравшись до Смоленска, Бейль пишет Феликсу Фору и графине Дарю о восемнадцатидневном переходе, во время которого он сохранил самообладание, столкнувшись с настоящей опасностью, и узнал, как вкусны без соли неожиданно найденные картофелины.

О состоянии духа Анри Бейля, о его чувствах и мыслях- типичном для него сочетании романтики и критицизма - хорошо говорят выдержки из писем Феликсу Фору, набросанных 7 и 9 ноября 1812 года в Смоленске в редкие минуты, когда военному чиновнику удавалось отвлечься от забот о снабжении армии: "Покинув 16 октября Москву для выполнения данного мне поручения, я прибыл сюда 2 ноября после интереснейшего путешествия- ради него одного стоило приехать в Россию. Две прекрасные атаки казаков, неослабевающая уверенность в течение ночи и следующего дня, что будешь убит,- к сожалению, некогда об этом писать. Там не было моих коллег, присутствие которых подавляет все то необыденное в моей душе, без чего я становлюсь постылым самому себе"^*. "Я хотел бы рассказать тебе о переходе от Москвы до Смоленска. Мною потеряны кое-какие заметки, которые я набросал... Одно это путешествие вознаграждает меня за отъезд из Парижа: о том, что я видел и пережил, писатель-домосед не догадался бы и в тысячу лет"^**.

^* (Признание, выраженное в последней фразе (подчеркнутые мною слова), перефразирует спустя почти тридцать лет герой "Пармского монастыря" Фабрицио Дель Донго.)

^** ("Lettres interceptees par les Russes durant la campagne de 1812...", p. 234.)

Бейль жалуется: некогда делать заметки. Он наблюдает поведение людей в сложных условиях отступления. На его глазах армия разваливалась; солдаты торопились унести награбленное - золото, чашки, Наполненные алмазами и жемчугом^*. "На обратном пути от Москвы до Смоленска в авангарде армии были тридцать тысяч панически бежавших и якобы больных (хотя первые десять дней они чувствовали себя совсем хорошо). Эти люди расшвыривали и сжигали на своем пути все, что не могли сами использовать" (Corr., II, 99). Бейль знает: в развале армии нельзя винить только погоду. Словно предугадывая, что таковы будут домыслы иных историков, он пишет 9 ноября Фору: "Морозец не ниже двух-трех градусов, но так как мы в России, каждому кажется, что он замерз"^**.

^* ("Lettres interoeptees par les Russes durant la campagne de 1812...", p. 272.)

^** ("Lettres interoeptees par les Russes durant la campagne de 1812...", p. 233.)

Военный террор, столь успешно воздействовавший на население других стран, не дал ожидаемых Наполеоном результатов в Испании и в России. Жестокость, грабежи, пламя пожаров не заставили русских людей явиться к "властелину Европы" с ключами от городов и хлебом-солью. Россия ответила на вторжение народной войной. Наполеон натолкнулся на сильного духом, могучего противника, и произошло непредвиденное. Как мыльный пузырь, лопнули планы Наполеона создать под господством Франции "великую европейскую семью"^* из лишенных независимости народов.

^* (Las Casas, Memorial de Sainte-Helene, t. XVIII, Paris, 1830, p. 13-14.)

Бейль - быть может, единственный в армии Наполеона - осознал величие подвига русского народа. В 1815 году он записал на полях книги Монтескье: для русского народа характерен "истинный патриотизм"; исключение составляют двор и немногие развращенные им дворяне (M. I. M., I, 292). Вспоминая об отступлении 1812 года в книге "История живописи в Италии", Стендаль говорил, что в деревянных домишках России, этой "полуцивилизованной страны" ("Воспоминания эготиста"), он нашел "патриотизм и настоящее величие". Он с изумлением увидел, что "русский деспотизм совсем не принизил народ духовно". Смоленск, Гжатск, Москва были покинуты населением: "самое удивительное моральное явление в нашем столетии..." "Ни один старик, ни один безногий, ни один калека, ни одна роженица не остались в Москве". "Подобное событие, думается мне, невозможно даже во Франции".

"Из всех бедствий, которые могут обрушиться на нацию, наихудшее - иностранное нашествие",- записал Бейль на полях "Максим" французского моралиста XVIII века Вовенарга (M. I. M., I, 224). Теперь он снова убедился в справедливости этой своей мысли. В 1814 году, думая о судьбе Наполеона, Бейль припишет одному молодому офицеру такие слова: после кампании 1812 года он лучше почувствовал силу "Макбета" Шекспира - трагедии властолюбия ("Жизнеописания Гайдна, Моцарта и Метастазио").

Хотя Бейль, как он признался в длинной дневниковой записи, посланной им сестре в виде письма, еще после вступления армии в Москву "чувствовал себя совершенно обессиленным"^*, он во время бегства остатков армии, среди всеобщей паники, постоянно сохранял хладнокровие и ежедневно был свежевыбрит, а при переправе через Березину спас жизнь одному офицеру. И не было ни одной минуты, когда он думал бы, что есть из-за чего "проливать слезы" (Автобиографическая заметка).

^* (Stendhal, Ecrits intimes, p. 221.)

Главы "Пармского монастыря" о сражении под Ватерлоо написаны участником отступления армии Наполеона.

Стендаль до конца жизни будет гордиться тем, что прошел сквозь эти события огромного исторического масштаба и в тяжелых испытаниях выдержал экзамен на мужество, сохраняя непоколебимую силу духа, острое -восприятие действительности, ясную мысль, независимость суждений. Он уверен, что жизненный опыт, приобретенный им в России, невозможно переоценить. Слова "участник похода двенадцатого года" всегда будут звучать в его устах словно самый почетный титул.

Отступление армии Наполеона от Москвы до Вильно - один из значительных этапов нравственного и интеллектуального развития Анри Бейля.

В начинающем писателе, не пожелавшем быть домоседом, драматические события и впечатления 1812 года углубили презрение к искусству, которое не решается изображать драматизм реальной жизни, и усилили нетерпимость к условностям классицизма. Впоследствии Стендаль будет утверждать: тому, кто проделал путь мучительного отступления из Москвы, Расин и Давид кажутся холодными, напыщенными и не доставляют эстетического наслаждения.

Добравшись до Вильно, Бейль отчитался в расходах на посту директора снабжения и написал 7 декабря 1812 года сестре: "Я много испытал физических мучений и никакой нравственной отрады"^*.

^* ("Русский архив", 1892, № 10, стр. 236.)

Тридцать первого января 1813 года Бейль возвращается в Париж; 19 февраля записывает: "Начинаю серьезно работать над "Летелье"".

Затем он участвует в кампании 1813 года^*. Но он уже "потерял последнюю надежду на спасение отечества, или, говоря точнее, убедился, что Империя затмила отечество". "Все устали от наглости префектов и других наполеоновских чиновников" (Автобиографическая заметка).

^* (Сохранились заметки дневникового характера, сделанные Бейлем в мае 1813 года в армии, в Германии. Из них мы узнаем, что он, не упуская возможностей насладиться то ландшафтом, "достойным кисти Клода Лоррена", то просто "прелестными холмами", думал о своем все большем отвращении к войне, убийствам и разрушениям, приносимым ею, и в то же время, пренебрегая опасностью, трижды выезжал верхом под артиллерийским огнем к передовым постам кавалерии (Corr., I, 400-402). Все это соответствовало стилю жизни, избранному для себя Анри Бейлем,- бейлизму. (И все это входило в подготовку к работе над картиной сражения под Ватерлоо в "Пармском монастыре", о чем Бейль тогда еще не знал.))

Здоровье Бейля было расшатано. Начальник дал ему отпуск, посоветовав отдохнуть на юге. Он провел три месяца в Италии, откуда писал г-же Дарю: он устал и хочет, чтобы о нем забыли^*. И, делая здесь заметки о комедиях Мольера, Бейль думал, что счастлив сейчас, читая любимого писателя с пером в руке^**.

^* ("Stendhal Club", № 30, 15 Janvier 1966, p. 157.)

^** (H. Cordier, Moliere juge par Stendhal, Paris, 1898, p. 79.)

Летом 1814 года его назначили помощником чрезвычайного комиссара, которому было поручено организовать оборону района Гренобля. Но Империя уже разваливалась: "Наполеон боялся пробудить чувства народа, воззвав к его патриотизму",- напишет Стендаль в 1824 году в статье для английского журнала.

Вскоре Бейль и Луи Крозе стали свидетелями взятия Монмартрских холмов русскими войсками. А 12 апреля 1814 года в том же номере "Монитера", где было опубликовано отречение Наполеона от престола, поместили заявление большой группы чиновников Государственного совета о том, что они согласны со всеми актами временного правительства и признают династию Бурбонов. Третья с конца - подпись аудитора Бейля. "Я пал вместе с Нап[олеоном] в апреле 1814 года"^*.

^* ("Жизнь Анри Брюлара".)

Министр внутренних дел в новом правительстве, знакомый Бейля, предложил ему должность чиновника в учреждении, ведавшем снабжением Парижа. Сначала Бейль склонен был вновь поступить на службу. Но слишком отвратительны были Бурбоны. "Я достаточно пресыщен ремеслом аудитора и глупостью могущественных особ",- записал он в дневнике, отклонив предложение. И, уехав в любимый Милан, не покинул его, когда пришла весть о том, что Наполеон бежал с острова Эльбы и высадился во Франции. Бейль знал: Наполеон не способен измениться даже ради спасения Франции от власти Бурбонов.

3

Во время Ста дней друг юности Бейля Жозеф Рей - он был судьей -в Гренобле - написал брошюру "Обращение к императору", не раз переизданную в течение нескольких месяцев. Он призывал Наполеона не "подражать самому себе", не уподобляться Бурбонам, "ничего не забывшим и ничему не научившимся". Он убеждал Наполеона стать на путь "гражданских добродетелей", служить родине, отказаться от "несправедливого угнетения народов" и вместо "жесточайшего эгоизма", к которому он приучал французов, разжечь в их сердцах "священное пламя патриотизма" и любви к свободе. "Откажись от всех завоевательных планов и несправедливого владычества... Разве другие народы не имеют права на свободу?" - восклицал Рей. "Я тебя заклинаю, о Наполеон, не будь больше тираном!.." Тогда "тысяча Брутов" пойдет в авангарде армии, защищая родину^*.

^* (Adresse a l'Empereur par Joseph Rey de Grenoble, president du tribunal civil de Rumilly, Troisieme edition, Paris, 1815, pp. 4, 12, 5, 7-8, 14, 10-11.)

В "Жизни Наполеона" Бейль признал, что Рей, написав "Обращение к императору", выразил "чувства народа". В "Записках туриста" (1837) Стендаль снова вспомнит о брошюре Ж. Рея: прислушайся Наполеон к этому голосу народа, он не утратил бы трон; ведь народ, ненавидя реакцию Бурбонов, сплотился бы вокруг императора, если бы этот завоеватель способен был переродиться и защищать подлинные интересы нации. Но Наполеон ненавидел "Брутов" куда больше, чем коалицию монархов.

В 1814 году был издан антибонапартистский памфлет Бенжамена Констана "О духе завоеваний и об узурпаторстве в их соотношении с европейской цивилизацией". Автор, объявив тиранию, безнравственность и несправедливость чуждыми человеческой природе, противопоставил "законного монарха" Наполеону, чей путь к трону был кровавым. Бейль положительно отозвался об этой книге. Некоторое ее влияние отразилось и на "Мыслях о конституции", набросанных им после возвращения Бурбонов.

Покинувший родину Бейль снова, как летом 1804 года, переживает дни мрачных раздумий. Тогда он устал от бессильной ненависти к победившему "Коршуну". Теперь, когда на троне Бурбоны, Бейяю кажется, что он навсегда проникся отвращением к политике. "Меня интересует только стиль... Я твердо решил вырвать из себя с корнем все политические идеи..." (М. I. M., I, 288). Но для этого ему самому надо было бы переродиться. И он пытается ответить на вопросы, всю жизнь не дававшие ему покоя. Какие условия необходимы для установления во Франции того республиканского строя, о котором он писал, конспектируя "Дух законов" Монтескье,- строя, обеспечивающего счастье всех?

Еще в 1811 году Бейль и Крозе, анализируя трагедию Шекспира "Юлий Цезарь", решили: подвиг, подобный тому, какой совершили герои этой трагедии Брут и Кассий, не бесплоден лишь тогда, когда народ уже "достоин свободы" - не окажется под влиянием "низменных душ"^*.

^* (Stendhal, Moliere, Shakespeare, la comedie et le rire, "Le Divan", Paris, 1930, pp. 210-211.)

Теперь эти настроения, вновь возникнув, запечатлелись в "Мыслях о конституции" и "Письмах о конституции" Бейля. "Пылкие души" мечтали в 1789 году о свободе, равенстве, братстве. Но так как люди - не ангелы, эта свобода была залита потоком крови и оказалась химерической (M. P. H., I, 49). Критика Бейля не только обращена в прошлое. Она также выражает его скептическое сомнение в способности современников - и буржуазии и народных масс - стать "достойными свободы". Благородные мечтатели стремятся к химерической свободе. Но в конце концов восторжествуют "низменные души"; поэтому не разумно ли признать, что лучший строй для Франции - конституционная монархия, обеспечивающая некоторые гражданские права? (M. P. H., I, 49-50). Империю Наполеона уже сменила монархия Бурбонов. Республика существует лишь в мечтах "Брутов", нация, как видно, и не помышляет о ней. Приходится трезво считаться с действительностью.

Все же Бейль верит, что "Бруты" дождутся лучших дней. Обрадованный совершенной ими в Бразилии "восхитительной революцией"^*, он записывает афоризм: свобода подобна чуме в том отношении, что, если существует хотя бы один человек, "зараженный" ею, она может распространиться.

^* (А. Бейль, как видно, был введен в заблуждение неточным газетным сообщением: в то время революционная борьба за независимость происходила в других странах Южной Америки.)

Скептические сомнения и в дальнейшем, в период развития республиканского движения во Франции, будут овладевать Стендалем, вступая в противоречия сего свободолюбивыми устремлениями, демократизмом, верой в лучшее будущее Франции-со всем, что составляет сердцевину его мировоззрения.

Чем более проявляется враждебность капитализма человеку, тем более отражаются в творчестве Стендаля противоречия в его отношении к социальной действительности: ненависть к лагерю реакции, отвращение и презрение к "низменным душам" и - сомнения в возможности близкой победы "пылких душ", убежденных республиканцев, которым писатель неизменно горячо сочувствует.

Но в 1814 году, в Италии, он вскоре забыл о своих сомнениях...

Перед Анри Бейлем был все тот же нелегкий путь исканий в области искусства. Теперь он мог отдавать им больше времени, чем прежде...