"Записки туриста"

1

Весною 1836 года консулу Бейлю удалось получить отпуск. Еще не оправясь после болезни, он покинул Чивитавеккью. Нетерпеливо дожидаясь возможности уехать, он написал на полях "Жизни Анри Брюлара": "План: использовать пребывание в Париже... Почаще встречаться, если смогу, с г-ном де Латушем, Бальзаком, для литературы; с г-ном Шалем..." (M. I. M., II, 290).

Париж встретил Стендаля недоброжелательством чиновников и гневом министра - того самого Тьера, чей литературный стиль автор "Люсьена Левена" презирал и чье плутовство он блестяще изобразил в романе. Тьер, пишет А. Мартино, был чрезвычайно придирчив к слишком независимому подчиненному, и Бейль никогда так не боялся потерять место, как во время пребывания этого политика на посту министра.

Вскоре Тьера сменил граф Моле, благожелательно относившийся к Стендалю. Не опасаясь преувеличить, можно оказать: французской литературе повезло. Моле снисходительно отнесся к желанию Стендаля растянуть отпуск. Получая половинный оклад, консул Бейль оставался во Франции более трех лет, которые были временем напряженного труда писателя Стендаля.

В Париже Стендаль ожил. Он много разъезжал и работал с наслаждением, неустанно, ежедневно. Он часто встречался с друзьями. Светское общество, "слишком лицемерное и слишком брюзгливое",- подобно легитимистам в Нанси ("Люсьен Левен"),- его не привлекало; "я живу на периферии общества, в полуодиночестве" (M. I. M., II, 48). Но на открытии основанного Проспером Мериме "Клуба искусств" он присутствует, как и Бальзак, что было отмечено журналом "L'Artiste" ("Художник"): рядом € "человеком редкого ума и остроумия, который скрывается под именем де Стендаль",- "Бальзак, этот олицетворенный анализ, ищет, смеясь, одну из своих чудесных новелл..."^* (Вскоре журнал "L'Artiste" опубликует умную, объективную и доброжелательную рецензию на "Записки туриста" Стендаля).

^* (Цит. по журн.: "Stendhal Club", № 3, 15 avril 1959, p. 228.)

Автор "Люсьена Левена" по приезде в Париж дополнял и отшлифовывал первую часть этого романа; написал воспоминания о войне 1812 года (рукопись утрачена) и "Воспоминания о Наполеоне".

Затем его увлек новый замысел - создать такую же очерковую книгу о Франции, как "Рим, Неаполь и Флоренция", "Прогулки по Риму". Этот жанр был популярен в то время. На французский язык были переведены очерки о Франции английского писателя Бульвер-Литтона. Мериме, главный инспектор памятников старины, описал их в книгах "Заметки о путешествии по Южной Франции" (1835), "Заметки о путешествии по Западной Франции" (1836). Стендаль совместно с Мериме совершил в 1836-1837 годах несколько поездок по стране. В 1837 и в 1838 годах он почти всю ее исколесил в дилижансе, ведя дневник, который лег в основу его произведения. (Собственные наблюдения Стендаль дополнил сведениями, взятыми из книг Мериме, археолога А. Миллена, из работ о готической архитектуре Франции, очерков, напечатанных в журналах, газет и материалов, которые по просьбе Бейля подготовили для него друзья.)

Анри Бейль, как всегда, непоседа. Ему необходимы движение, впечатления. Но и Париж он любит. Во второй половине апреля 1837 года - поездка на пароходе в Гавр, шесть дней в приморской Нормандии, а с 25 мая по 5 июля он снова в Нормандии, вместе с Мериме. Затем- шесть недель в Париже, полтора месяца в Бретании и в Дофине - родной провинции Бейля. И оседает в Париже - на полгода.

Комната Бейля - в центре города, в районе, по которому он с юности кочевал и кочевал, покидая одну гостиницу ради другой. Неподалеку от весело просторных и многолюдных бульваров Капуцинок и Итальянцев, от нарядной улицы Мира (бывшей улицы Наполеона), ведущей к великолепной и строгой Вандомской площади со статуей императора, вознесенной на высокую колонну, сохранился на уютно узкой улице Комартен дом с традиционными серыми жалюзи, куда Стендаль переехал в начале июля из другой гостиницы, до которой отсюда - рукой подать. Здесь он будет жить долго, больше года - и так, как мечтал об этом в Чивитавеккье: на пятом этаже, сидя перед чернильницей. Здесь будет оздан "Пармский монастырь".

Как и ранее, Бейль ведет своеобразный дневник на полях разных книг и рукописей^*. 10 июля 1837 года он работал до двух часов, потому что в это время явился Мериме с их общим другом, английским адвокатом Шарпом, и они втроем отправились побродить. 27-го сентября - Анри Бейль (наспех набросал текст предпоследнего из своих довольно многочисленных завещаний; как и в других, в нем имеется вариант давно уже облюбованной им для своего надгробного памятника итальянской надписи, который и будет впоследствии высечен на плите:

^* (И Пушкин делал автобиографические заметки на полях своих рукописей.)

 АРРИГО БЕЙЛЬ 
   МИЛАНЕЦ 
     ЖИЛ 
    ПИСАЛ 
   ЛЮБИЛ...

В начале января 1838 года - снова запись, имеющая отношение к работе: "Зажег свечу в 4 ч. 35 м." Стендаль теперь правит рукопись второго тома "Записок туриста" и корректуру первого тома. Он умеет работать в любое время дня, а также весь день, с раннего утра.

В декабре 1837 года консул Бейль выражает сожаление по поводу того, что писатель Стендаль "неосторожно сказал несколько фраз" (которых лучше было бы не говорить) в гостях у Виржини Ансло. Он по-прежнему вполне непринужденно чувствует себя, посещая эту литературную даму. Через неделю, после вечера, проведенного в той же гостиной, он с удовольствием отмечает свою победу: играя в "головоломки", быстрее всех разгадал "задачу" о пастухе и двух коровах.

Стендаля часто можно увидеть на бульваре Итальянцев в "Клубе искусств"; он ходит в Итальянский театр на "Норму" Беллини; стоит в музее перед карикатурами Леонардо да Винчи; критически разглядывает изображение Наполеона на фронтоне Пантеона, сделанное Давидом д'Анже...

Восьмого марта 1838 года он вновь покидает Париж и путешествует четыре с половиной месяца: объезжает весь юг Франции, от Бордо и Марселя до испанской границы; вскоре оказывается в Гренобле, затем - в Швейцарии. В конце июня гуляет по Базелю, в начале июля въезжает в Страсбург, а восьмого осматривает Кельн. Десятого - Голландия, Роттердам, затем - Брюссель...

После большого путешествия - почти три месяца в Париже. Здесь Стендаль встречается со своей бывшей возлюбленной Джулией Риньери, быстро диктует одну из "Итальянских хроник" ("Герцогиню де Палльяно"); 16 августа 1838 года - несколько фраз о новом замысле: появилось зернышко, из которого вырастет "Пармский монастырь"...

Два тома "Записок туриста" вышли в свет в последних числах июня 1838 года, когда их автор был в пути, направляясь из Швейцарии в Германию^*.

^* (В 1854 году Р. Коломб присоединил к ним незаконченный третий том. Материалы для четвертого тома ("Путешествие по Южной Франции") были впервые опубликованы в 1927 году.)

Стендаль серьезнейшим образом отнесся к работе над "Записками туриста" - своим первым произведением, опубликованным после "Красного и черного". Тех критиков, которые, подобно Ф. Шалю, высоко оценили художественные достоинства этого романа, удивляло длительное молчание его автора. Находясь на государственной службе, он не мог напечатать - и не закончил - "Жизнь Анри Брюлара" и роман "Люсьен Левен".

"Записки туриста"^* оказались и последним произведением Стендаля о современной Франции, изданным при его жизни. В нем писатель поделился, наконец, с читателями своими размышлениями о состоянии страны в царствование Луи-Филиппа.

^* (Стендаль ввел во французский язык английское слово "турист".)

Если бы он изложил их так же откровенно, как написал "Жизнь Анри Брюлара", ему пришлось бы и это произведение спрятать в ящик письменного стола, излив чувство горечи в обращении к "господам из полиции". Поэтому писатель решил усовершенствовать хитроумную технику построения и приемы разговора с читателем, уже использованные им в книгах "История живописи в Италии", "Рим, Неаполь и Флоренция", "Прогулки по Риму". Публицист, враждебный правительству, вынужден обратиться к "эзопову" языку, так как он - королевский чиновник.

Мериме беззлобно подшучивал над Бейлем: он вряд ли отличил бы готический архитектурный стиль от романского. Сам Мериме педантически описывал старинные церкви. Стендаль преспокойно брал эти сведения из чужих работ: его интересовал не стиль церквей, а стиль жизни в современной Франции; в нем-то он мог самостоятельно разобраться. "Записки туриста", более, чем какая-либо другая книга Анри Бейля, подтверждает справедливость замечания Арагона: "Надо уметь читать Стендаля". В этом произведении описание памятников старины, чудесные пейзажи, как бы сделанные иглой гравера, зарисовки нравов, сценки, написанные с натуры, "анекдоты", портреты людей, характеристика различных районов Франции и городов, подробности путешествия, бытовые детали, лирические отступления совершенно неотделимы от политической публицистики и размышлений писателя о смысле жизни, искусстве, морали.

Именно эти размышления образуют самую суть произведения. Благодаря им зарисовки Женевы, Барселоны^* оказались естественным дополнением к описанию Франции: они были нужны писателю для центральной темы его книги - для полного развития его мыслей о буржуазной демократии и культуре, о высших классах и трудовом народе. Стендаль и считал политическую публицистику, размышления об искусстве главным пластом в "Записках туриста". После их издания он записал на полях одного из экземпляров: "Не слишком ли много соуса для рыбы? Г-н Ди Ф[ьоре] сказал: "Для чего мне знать о форме церкви в Невере?" (М. I. M., II, 327). Описание архитектурных памятников - "соус", публицистика - "рыба".

^* (Стендаль не раз посещал Швейцарию. Через нее обычно пролегал его путь из Италии во Францию. В Барселоне он побывал в 1829 году.)

Проза Стендаля пленяет изяществом мысли и стиля, импровизационной живостью и непосредственностью рассказа. После издания "Записок туриста" некоторые критики заметили, что это произведение написано в манере "Сентиментального путешествия" Стерна, продолжая вместе с тем традицию политического эссе в духе Монтескье. Действительно, для книги характерна стерновская быстрая смена настроений, тем, неожиданных субъективных ассоциаций. У читателя создается впечатление, что для Стендаля, так же как для Стерна, непосредственность и искренность важнее логичности и последовательности. Это впечатление было необходимо влюбленному в логику Стендалю для оправдания построения книги: в различных ее местах содержатся размышления на те же темы, и одни из них противоречат другим. "Стерновская" форма путевого дневника оказалась удобной для Стендаля. Во-первых, потому, что давала ему возможность вкрапливать для отвода глаз высказывания, опровергаемые на других страницах его подлинной оценкой режима Июльской монархии. Во-вторых, используя эту форму, он мог выразить свои общественные взгляды, не пытаясь свести их в свободную от противоречий систему. С противоречиями встречаемся главным образом, обращаясь к мыслям о Наполеоне и демократии.

Стендаль признался в "Жизни Анри Брюлара", что он постоянно размышлял над пятью-шестью проблемами. Главные из них - проблемы искусства, тема счастья и общественно-политические вопросы. Он обратился к ним и в "Записках туриста", вновь развивая мотивы "Истории живописи в Италии", "Жизни Россини", трактатов "Расин и Шекспир", очерковых книг, публицистики, напечатанной в английских журналах. При этом, разрабатывая общественно-политическую тематику, автор "Записок туриста" вынужден был писать так, чтобы его поняли только те читатели, к которым он обращался.

В высказываниях о литературе и искусстве этих предосторожностей нет. Через двадцать лет после издания "Истории живописи в Италии", через двенадцать лет после памфлетов "Расин и Шекспир" и "О новом заговоре против промышленников" Стендаль заявляет, что он и теперь верен все той же литературной программе. Пересматривая некоторые формулировки, он подводит итоги развитию литературы и искусства в эти годы. Автор "Записок туриста" признает, что те политические трагедии на национальные темы, к созданию которых он призывал писателей, еще не появились: театр копирует старые штампы. Но в художественной прозе революция произошла: уже одержал великие победы могучий, демократический по своему духу реализм Бальзака;^* Стендаль положительно относился и к демократическому романтизму Жорж Санд^**. "Как восхищаюсь я этим автором",- пишет Стендаль о Бальзаке. "Что представляет собою французская литература для большинства читающих людей в Европе без Жорж Санд и Бальзака?"- спрашивает он. Новая литература - гордость Франции.

^* (Прогрессивные стороны мировоззрения Бальзака, вступавшие в противоречие с его политическими предрассудками, помогли победе реализма в его творчестве и в значительной мере обусловили его демократический характер. Эта проблема освещена в диссертации Н. В. Миловидовой "Борьба Бальзака за реалистическое искусство" (1956).)

^** (А. Фреми рассказал в воспоминаниях о Стендале, что автор "Записок туриста" со слезами на глазах читал описание жизни бедствующих крестьян в романе Жорж Санд "Симон" (A. Fгеmу, Souvenirs anecdotiques sur Stendhal, "Revue de Paris", 1 septembre 1853).)

В юности Стендаль вдохновлялся трагедиями Альфьери. Теперь он думает, что пафос этого драматурга - только в чувстве ненависти к тиранам, а положительная программа, идеалы его фальшивы: он не настоящий либерал - не демократ.

В 1817 году, восхищаясь искусством Леонардо да Винчи, Микеланджело, Корреджо, Стендаль не выделял мужественный и суровый плебейский реализм Караваджо, который с любовью изображал простой народ. Теперь Стендаль объявляет самым верным путь Караваджо: он осмелился сделать героем настоящего искусства изнуренного нищего, встреченного им на улице, и изобразить его честно, правдиво, не приукрашая. И Бейль отвергает "глупый элегантный жанр" - произведения художников^*, которые равнодушны к реальной жизни, перепевают сюжеты классической живописи и способны лишь на "пошлое подражание Рафаэлю".

^* (Очевидно, подобных Энгру.)

Где Караваджо трагедии? - спрашивает Стендаль, тем самым уточняя представление читателей о сущности той романтической трагедии, которую он противопоставлял в памфлетах "Расин и Шекспир" пьесам эпигонов классицизма. Но он не спрашивал: где Караваджо романа? Ведь уже созданы "Красное и черное" и "Отец Горио". Имя Караваджо звучит в "Записках туриста", словно девиз, помогая читателям понять, что и в Шекспире Стендаль видит великого мастера реалистического и демократического искусства.

Не забыв о своем проекте издания критического журнала "Аристарх", автор "Записок туриста" вновь доказывает, насколько необходим честный журнал, враждебный шарлатанской критике, в которой процветает "кружковщина".

Своими размышлениями о литературе и искусстве Стендаль открыто говорил своим читателям: "Я тот же, каким был прежде".

2

Разрабатывая общественно-политическую тематику, автор "Записок туриста" становился более осторожным.

Внимательный читатель должен был заметить, что в книге имеются слова, как бы являющиеся ключом к значительной ее части. Стендаль сообщает, что, когда он пишет, ему удается отвлекаться от мыслей о деньгах и от "того гнусного недоверия, которое мы величаем осторожностью". "Осторожность! Сколь необходима она людям, не родившимся в состоятельной семье, сколь тяжела она и для пренебрегающих ею и для прибегающих к ее помощи!" - восклицает писатель. Итак, произнесено слово "осторожность" (которое Стендаль и двадцать лет назад и впоследствии рассыпал на полях рукописей, напоминая себе, что надо быть начеку). В другом месте автор "Записок туриста" говорит: парижане верят газетам, а провинциалы - тому, что они сами видят. В дальнейшем наблюдения Стендаля нередко опровергают его же рассуждения, которыми он из осторожности маскирует свои истинные мысли.

"Бесхитростный", либерально настроенный коммивояжер по торговле железом (от его имени ведется рассказ о путешествии) начинает с выспренней хвалы "мудрому королю, одаренному человеку". Затем не раз мы слышим восторженные возгласы по поводу процветания Франции при Луи-Филиппе.

Вкрапливание в книгу фраз, страниц, написанных для цензуры,- прием, уже давно использованный Стендалем. В революционной по духу книге "Прогулки по Риму" он сказал о ненавистном режиме Реставрации: "Вся Европа завидует основам подлинного счастья, которыми обладает француз при Карле X".

Читатель "Записок туриста" не знал, что Стендаль в неопубликованных произведениях называл Луи-Филиппа самым большим мошенником из королей. Но внимательный человек мог заметить, что казенный оптимизм восторженных восклицаний невозможно увязать с наблюдениями рассказчика и его выводами из них. Оптимизм был предназначен для "господ из полиции", королевского прокурора и министерства иностранных дел. Все остальное - для читателей, которые сочувствовали идеям Стендаля и способны были понять его с полуслова. Книга была адресована передовым людям, а не буржуазии, вполне удовлетворенной режимом Июльской монархии. "Невозможно понравиться глупцам, доказывая им на семистах страницах, что они глупцы",- писал автор "Записок туриста" Ди Фьоре, выражая уверенность в неуспехе этой книги среди буржуазии.

Франция процветает! Пусть третье сословие всех стран Европы завидует нашему счастью! Нет больше тех ужасных злоупотреблений, которые разжигали ненависть в сердцах плебеев накануне революции 1789 года!- сообщает рассказчик. А вот его наблюдения. Чиновники воруют и богатеют. Крестьяне голодают; даже рабам лучше, нежели им. "Негры счастливее. Их кормят хорошо, и по вечерам они пляшут со своими возлюбленными". Лионские ткачи были в XVIII веке более сыты, чем теперь. Малолетние дети тружеников умирают от недоедания, а они могли бы стать полезными работниками. Пауперизм - язва Франции, "благоденствующей" при Луи-Филиппе. Бороться с ним по-настоящему и не пытаются, примиряясь с нищетой и голодом. А следовало бы объявить им войну, осуществляя смелые идеи передовых людей. После посещения госпиталя для бедных Стендаль записал: "Я объясняю, что такое фаланстеры Фурье, людям, которые показывают мне этот госпиталь; на их лицах наивное удивление".

Итак, у плебеев имеются все основания для ненависти к режиму. И не менее, чем раньше, ненавидят народ знать и богачи - и во Франции и в Женеве: их страшит призрак революции. Они не ошибаются: направление исторического развития не сулит им ничего хорошего. "Для каждого, кто знатен и очень богат, завтрашний день всегда хуже вчерашнего".

Революционеры - те, кто своими злоупотреблениями делает революцию неизбежной. Этот парадокс - вывод из наблюдений. Факты опровергают утверждения о том, что после Июльской революции прекратилась классовая борьба, так как наступила пора всеобщего процветания.

Правда, рассказчик не устает щедро, бурно восхищаться мнимым ростом народного благосостояния. "Учтите, что крестьянин, имеющий один арпан земли, дорожит им гораздо больше, чем его богатый сосед своим парком в двести арпанов. Какое великолепное предвестье нашего будущего благоденствия". Ирония? Конечно - книга насыщена ею. "Чтобы наше счастье стало еще более блистательным, будем удваивать наши богатства",- предложил писатель, перефразируя девиз эпохи- "обогащайтесь!". Он знал, что читатель, знакомый с "Красным и черным" и памфлетом "О новом заговоре против промышленников", воспримет этот призыв как злую пародию.

"Записки туриста" полны отвращения и презрения к состоятельным и наглым бездельникам, к "разбогатевшему хамью".

"Моими попутчиками были богатые, точнее - недавно разбогатевшие буржуа... Эти люди все время говорили о себе и о своей собственности: о своих женах, детях, о носовых платках, которые они купили, обманув торговца и сэкономив целый франк на дюжине... Никогда еще человеческий род не представлялся мне в столь мерзком обличье: эти люди наслаждались своей низменной натурой и были подобны свиньям, которые нежатся в грязи. Неужели, чтобы стать депутатом, надо ухаживать за такими созданиями? Не таковы ли те, кто господствует в Америке?" Этот вопрос - один из лейтмотивов книги.

"Каждый хочет разбогатеть, хочет приобрести огромное состояние быстро и не работая". "Во всей живописи нет ничего уродливее линии рта банкира, который боится потерять деньги". Одна фраза - и перед читателем облик Нюсенжена ("Человеческая комедия"). Описывая нравы провинциальной буржуазии, Стендаль с горечью говорит: "Я не вижу вокруг себя и тени благородства".

Он очень рад, обнаруживая его в простых людях. Природному благородству крестьянки могут позавидовать светские дамы. И как почтительно беседует писатель с этой крестьянкой! Суждения людей из народа очень часто свидетельствуют о их невежестве; но они никогда не продиктованы низменными побуждениями, как мысли представителей высших классов.

Просвещение народа и честные выборы - общественная программа Стендаля в 1837 году. Если объявить крестьянам, что налоги, которые они платят, снизят для тех из них, кто овладеет грамотой и будет посылать детей в школу, возможность покончить с невежеством народа станет реальной. Когда солдаты научатся читать, они откажутся слепо повиноваться офицерам - сынкам аристократов и богачей.

Цель этой просветительской программы - такое последовательное, не половинчатое осуществление буржуазной демократии, при котором народным массам легче будет защищать свои подлинные интересы.

Здесь уместно напомнить высказывание В. И. Ленина о том, что в классовом обществе плебейская масса города и деревни заинтересована в полном развитии буржуазной демократии. При этом В. И. Ленин уверен был, что "чем просвещеннее эта масса, тем неизбежнее ее борьба за это полное осуществление"^* демократии.

^* (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 10, стр. 13.)

Стендаль превосходно понимал, что, когда трудовой народ невежествен, рост его политического сознания может быть только медленным. Та часть его, которая грамотна и следит за критикой режима на страницах сатирической газеты "Charivari", сама начинает критически относиться к политической действительности.

Но одной борьбы с невежеством недостаточно. Лишь после того, как начнут честно проводить выборы, удастся последовательно добиваться большей демократизации общества: народ получит возможность защищать свои права, выбирая собственных депутатов. Теперь даже врачи и адвокаты слишком бедны, чтобы оставлять практику для политической деятельности; надо вознаграждать труд депутатов - тогда ими смогут стать не только богачи, но и люди, достойные уважения, способные быть полезными. Просвещение народа и демократизация избирательной системы создадут, по мнению Стендаля, такие условия, когда народ добьется установления справедливых законов. Теперь же судьи заключают бедняков в тюрьму, обрекая их семьи на голод; богачи отделываются штрафами. Это - пародия на правосудие.

Стендаль знал: буржуазии ненавистна его демократическая программа. Что ж, он дал слово ее противнику - и зло высмеял его. Блестяще написана эта сатирическая сценка, близкая по духу поэзии Беранже, искусству Домье: разбогатевший выскочка, увешанный золотыми цепочками и украшенный орденской розеткой, ораторствует, понося демократию, и со смешным пафосом восклицает, как бы возражая Жозефу Рею, последователю Оуэна и другу Бейля: опаснее всего "пробудить дух соревнования в народе"!

В начале "Записок туриста" рассказчик признается в любви к иезуитам. Затем, на протяжении всего произведения, Стендаль атакует клерикалов, напоминая, что они всегда были оплотом реакции.

По книге разбросаны имена передовых людей (Риэго, Сильвио Пеллико, Фурье, Вольнея), такие словосочетания, как "современный феодализм", намеки на то, что и рассказчик - передовой человек (он уверен, что его рассказ о посещении металлообрабатывающих заводов "безусловно был бы признан якобинским", и т. п.). Имена, намеки должны были звучать как пароль для тех, кто умеет читать между строк.

В "Записках туриста" как бы продолжается спор между Готье и Люсьеном Левеном. Стендаль-Готье защищает программу последовательной демократии. Стендаль-Люсьен возражает ему.

Автор "Записок туриста", подобно Бальзаку, с негодованием наблюдал, как быстро дух наживы развращает его современников. Можно подумать, что "мы уже в Америке",- с горечью заметил он. В эпоху развития капиталистических общественных отношений, когда собственники самоуверенно выдавали свои классовые интересы за общенациональные, писатель со все большей тревогой думал о том, что господствующим становится пошлое, бескрылое "благоразумие" их взглядов и вкусов. Уже и теперь "прекрасным во Франции считают то, что приносит большие доходы". А "эстетика" франка нисколько не лучше "эстетики" доллара.

И "демократия" франка - не лучше "демократии" доллара. Иные из молодых республиканцев нисколько не походят на Готье: их головы кружат радужные мечты о быстром обогащении. Изменились и многие из тех, кто при Бурбонах примыкал к "народной партии".

Сатирическая зарисовка, также близкая Беранже и Домье, знакомит нас с одним из них. В 1826 году он слыл якобинцем и ратовал за просвещение народа. Теперь же он, банкир и богач, забыл о прошлом и делится со Стендалем заветными мыслями, уверенный, что собеседник с ним согласится. Тоном заговорщика он сообщает: "Нужно, чтобы сын сапожника был сапожником". Можно ли доверять таким людям? Когда разбогатевшие буржуа, оказавшиеся попутчиками Стендаля, начали расхваливать свободу, было совершенно ясно, что "они видят в ней прежде всего возможность помешать соседу делать то, что не нравится им".

В 1837 году, разъезжая по Франции, изучая ее жизнь, Стендаль убедился: буржуазная демократия порвала с революционностью. И он еще более, чем во время работы над "Люсьеном Левеном", опасался, что с победой демократии во Франции мысли и чувства людей будут полностью подчинены интересам буржуазии. Если это произойдет, миллионы буржуа и мелких хозяйчиков, мечтающих только о наживе и во всем согласных с уже преуспевшими главными хозяевами - Лаффитами,- используют демократию, чтобы навязать бескорыстным людям свое представление о смысле жизни. "Не убеждались ли мы уже неоднократно, что институты, установления которых мы долго ждали и добивались с большими усилиями, не оправдали наших ожиданий?" И Стендаль восклицает: не нужна ему та демократия, при которой надо будет "ухаживать за мелкими ремесленниками, неотесанными фанатиками, подобно тому как это приходится делать в Филадельфии".

Забывает ли он при этом о своем уважении к простым людям, с которыми встречался и беседовал, о своем восхищении их благородством, о том, что в Испании, как он убедился, только вооруженные рабочие, не скрывающие, что их воодушевляют лозунги 1793 года, и ненавидимые буржуазией, противостоят реакции?

Стендаль-Готье помнит об этом. Но Стендаль-Люсьен думает, что свободолюбивые "безумцы" и простые люди, участвуя в новой революции, опять, как в 1830 году, станут таскать каштаны из огня для .буржуазии и что после этого в "американизированной" буржуазной Франции благородные мысли и чувства будут все более вытесняться из сознания и сердец современников стяжательскими устремлениями, узко-деляческими интересами, примитивными взглядами и вкусами.

Передовые люди разумно поступят, хладнокровно изучая противников.

А так как знать и богачи не в силах преодолеть страх перед народом и ненависть к нему и поэтому лишены хладнокровия, в более выгодном положении окажется "народная партия": она-то сможет действовать, избегая "логических ошибок". Терпеливо выжидая, она займется просвещением народа и вытеснит из этой области церковников - ярых врагов демократии.

Рукопись третьего тома "Записок туриста" заканчивается многозначительными словами Бентама: "Лишь те достойны независимости, кто умеет ее завоевать".