Глава вторая. Политика

Проблема конституции

В сравнительно недавнее время в литературе распространилось мнение об аполитизме Стендаля, о его безразличии к политическим событиям и партиям, к политическим проблемам вообще. Основанием для этого послужила кажущаяся противоречивость его политических взглядов, которые возникали неожиданно и как будто спонтанно как реакция на то или иное событие современности. Было для этого и другое основание: утилитаризм Стендаля, его "погоня за счастьем" противоречили политическим интересам: стоит ли беспокоиться об общественном бытии, если это мешает наслаждаться жизнью? Сам он нередко высказывал такую мысль, но постоянно опровергал ее, возвращаясь к "мучительным вопросам".^* Однако ни то, ни другое соображение неубедительно. Всю жизнь Стендаль страстно интересовался политикой, в самые тяжелые минуты жизни от самоубийства его удерживал только интерес к политическим событиям.^** Патриотические чувства с удивительной ясностью и убедительностью сочетаются у него с психологическим анализом современности, с радостью творчества и с любовью к изящным искусствам.^***

^* (Об аполитизме Стендаля см.: Michel Crouzet. L'apolitisme stendhalien.- In: Romantisme et politique. Paris, 1969; fit. Martineau. Le coeur de Stendhal, t. I. Paris, 1932, p. 359. Против этого мнения высказался Эмбер на конгрессе, посвященном Стендалю (сентябрь 1965 г.), в докладе под названием "De l'indiiierence stendhalienne en matiere politique" и в кн.: H.-F. Imbort. Les metamorphoses de Ja liberie, ou Stendhal devant la Restauration et le Risorgimento. Paris, 1967.)

^** (Souvenirs d'egotisme, p. 9.)

^*** (См.: RNF, 1817, p. 299.)

Что касается противоречий, то при ближайшем рассмотрении они исчезают, как дым. Реагируя на современные ему события как настоящий политик, он говорил о пригодности в данных условиях тех или иных акций или государственных форм для того, чтобы двигать страну к более справедливому общественному строю. Чтобы понять политику Стендаля, нужно учесть его собственную эволюцию, связанную с эволюцией действительности. В первые годы века его политические взгляды меняются с удивительной быстротой. В детстве он был пылким роялистом, восхищался шуанами и стрелял в древо свободы, затем увлекся Бонапартом и радовался, узнав, что он стал "королем Франции" (18 брюмера). Года через два, оставив военную службу, возвратись из Италии в Париж, почитав Альфьери и послушав разговоры в оппозиционных кругах, юный сублейтенант в отставке стал ярым республиканцем якобинского типа и приходил в восторг от самого имени цареубийцы Брута. Поступив на интендантскую службу, он за несколько месяцев пришел к полному приятию Империи и почти перестал интересоваться политикой. Все эти метаморфозы произошли за какие-нибудь шесть или семь лет.^*

^* (См.: Б. Г. Реизов. Стендаль. Годы ученья, ч. I. Л., 1968, а также: Moliere, р. 314.)

В последние годы Империи, наскучив службой в армии и светскими трудами, он охладевает к обществу, в котором вращался не без некоторого удовольствия: "Это настоящая монархическая родина, нас связывает с ней привычка к нравам наших соотечественников, и это нам приятно. Но в них нет ничего, вызывающего симпатию. Республиканцы прежних времен относились к своей родине с большей нежностью. Во всяком случае англичане больше других европейских народов любят свою родину".^*

^* (3 февраля 1809 г.: Journal, t. III, p. 206.)

Его раздражает чопорность французов и желание подчеркнуть свое высокое общественное положение, что свойственно швейцару так же, как герцогу. Не нравится ему и то, что называют "хорошим тоном". Но общее удовлетворение эпохой и Францией, которую "воспитал" Наполеон, все же сохраняется у этого высокопоставленного чиновника. Он удивлен, услышав неожиданные в то время слова: "Чтобы исправить этот народ, нужно дискредитировать и, если это возможно, осмеять военную славу. Средство для этого: показать славу в образе Кортеса, и т. д. Это странно!"^* Иногда он читает исторические труды, мемуары, модные сочинения по политической экономии, например Мальтуса и Сея, и пытается путем сравнения определить национальный характер французов, немцев и итальянцев. Но все же в его дневниках речь идет в основном о себе, о светских успехах, о женщинах и случайных встречах. Так называемая любовь - это в основном средство самоутверждения, салоны - для того, чтобы в них блистать, и обо всех удачах и неудачах в этом плане - тотчас запись в дневнике. Вот результат одного такого дня: "День счастливый с блеском"^** - и никаких общих проблем. Это характерно не только для Стендаля, но и для огромного большинства французов, опьяненных престижем Империи и военной славой, усвоивших психологию армии и высоких сановников.

^* (1810 г.: Journal, t. III, p. 324.)

^** (9 мая 1810 г.: Journal, t. III, p. 326.)

Но в том же 1810 г. Стендаль пытается определить, какую конституцию хотел французский народ в 1788 г., и приходит к заключению, что народ хотел двухпалатную систему. Далее следуют технические и процедурные детали, свидетельствующие о том, что Стендаль думал не о 1788, а о 1810 г. и о конституции, которую следовало бы принять для ограничения абсолютной власти императора. Эта власть должна быть только исполнительной.^* Уже в это время мысль Стендаля шла в направлении конституционной монархии, а не республики, которую он считал еще невозможной во Франции.

^* (Одно из посланий к палате пэров или к палате общин подписано: "N" (Наполеон): Mel. pol., t. I, p. 23.)

В том же году он читает "Максимы и размышления о разных предметах" герцога де Левиса (1808) и выписывает некоторые печальные максимы для сестры. Он хочет только ради личного преуспеяния быть в самых лучших отношениях с высшим светом.^*

^* (4 июня 1810 г.: Corr., t. I, p. 576.)Иногда в его записях встречается характерное для либерально мысливших людей лестное мнение об англичанах-"республиканцах": "Я уверен, что среди этого народа всегда можно найти больше двадцати просвещенных и отважных людей".^**

^** (1810 г.: Marginalia, t. I, p. 9.)

Через год - та же тема, но в другом ее аспекте: в Женеве его поражают господствующие во всех слоях общества грубость и скука, созданные республикой, которая исключает монархическое изящество.^* На основании этих записей трудно представить себе, что в 1812 г. он "обожал Наполеона"^**. В 1813 г. он замечает, что утратил привычку внимательно относиться к тому, о чем думает, так как думает только о том, что презирает. Он старается развлечься, чтобы быть счастливым, не чувствовать ни гнева, ни ненависти и избавиться от мыслей в духе Делольма^***. Делольм, очевидно, вызывал у Стендаля отвращение ко всему, что не соответствовало республиканским нравам англичан: свободе, справедливости, равенству.

^* (3 сентября 1811 г.: Journal, t. IV, p. 237-238.)

^** (Marginalia, t. I., p. 145.)

^*** (23 сентября 1813 г.: Journal, t. V, p. 211.)

Это был критический момент в жизни Стендаля и Франции. События 1812 г. несколько изменили отношение к Императору и к "военной славе": надоела Великая армия, генералы, военный быт и беспорядок, сопровождающий всякое отступление, а тем более отступление из Москвы. Судя по его позднейшим воспоминаниям, взятие Парижа русскими войсками в 1814 г. не очень его огорчило, хотя Бурбоны всегда вызывали у него отвращение.

В том же году он прочел только что вышедшую книгу Бенжамена Констана "О духе завоевания" с жестокой критикой внешней и внутренней политики Наполеона.^* Она показалась Стендалю шедевром. За несколько дней до этого он вместе с Крозе изложил свои мысли о конституции, о которой в то время много говорили. Необычайные события последних месяцев были столь неожиданны, что казалось невозможным что-нибудь предсказывать, а конституции представлялись делом случая. Жозеф де Мэстр утверждал, что конституции идут от бога и зависят только от его воли. Но Стендаль все же считал возможным изобретать конституции в согласии с логикой и законами человеческого общества. "Нет сейчас, такого человека,- писал Стендаль в 1818 г.,- который не смог бы в полчаса написать какую-нибудь отличную хартию. То, что во времена Монтескье было величайшим достижением гения, теперь просто общее место. Словом, каждая осуществляемая конституция - хорошая конституция".^**

^* (23 мая 1814 г.: Corr., t. I, p. 775. Книга Констана появилась в Англии в январе, во Франции - в апреле 1814 г.)

^** (Napoleon, t. I, p. 304. Последняя фраза, по словам самого Стендаля, заимствована у Констана. Ibid., p. 435.)

Свою конституцию он рассматривает в связи с историческими событиями последней четверти века. Что такое республиканец 1814 г.? Это человек, воспитавшийся под влиянием Революции и после многих тяжелых ее уроков ставший сторонником конституционной монархии. Что такое свобода? Не та, о которой мечтали люди 1789 г., созданная для ангелов и утопленная в крови. Свобода, о которой идет речь, возможна только при монархии, опирающейся на аристократию. Французам нужна монархическая "честь", а не республиканская "добродетель", и честь эта заключается в том, чтобы соблюдать собственное достоинство: к более высокой добродетели теперешний француз не способен.

И тут выступает понятие современного счастья и современной свободы, точно характеризованной в связи с политической ситуацией сегодняшнего дня. Нужно отказаться от "общественных добродетелей", от желания управлять обществом. Нужно довольствоваться радостями, какие предоставляет нам наша цивилизация, и не вмешиваться в политику. Современное счастье, так же как современная свобода, заключается в удовлетворении сугубо личных желаний, но никак не в борьбе на форуме.

Не нужно удивляться тому, что нищие греки имели другие добродетели, чем мы. Наши финансы и торговля создают условия для счастья, и хорошее управление финансами - одна из наших добродетелей. Свобода и счастье возможны в том случае, если человеку будет запрещено только то, что вредит другому.^*

^* (Mel. pol., t. I, p. 35-43. To же в "Pensees sur la. constitution", написанных тогда же: ibid., p. 49-53.)

Через десять лет он повторит то же самое: "Вся система наших теперешних хозяев (Бурбонов) находится в противоречии с характером французского народа, который хочет только беспрепятственно заниматься своими делами, развлекаться и смеяться над всем, в том числе и над самим собой, как делал это всегда".^*

^* (Февраль 1827 г.: Courrier, t. III, p. 332.)

Этот проект конституции составлен специально для 1814 г., и объяснять его идеологической "метаморфозой", принципиальной переменой позиций нет оснований. Стендаль не строит теорий, согласуясь только со своими желаниями,- это время для него прошло. Теперь он учитывает реальные возможности данного общества, политическую ситуацию и обстоятельства, о которых много думали после Термидора. Здесь он проявил себя как социолог, прошедший школу истории, усвоивший опыт Революции и последовавших за нею лет.^*

^* (Влияние политических обстоятельств и исторического опыта не учитывается некоторыми современными исследователями Стендаля, говорящими о быстром и частом изменении его политических позиций. Ср.: H.- F. Imbert. Les metamorphoses de la liberte...)

Новое понятие свободы, которое он готов был принять иногда даже против собственного вкуса, послужило для него отправной точкой. Приноравливаясь к условиям времени, он считает нужным поставить аристократию в условия, в которых она будет приносить минимальный вред и максимальную пользу. Поэтому честь приобретает здесь характер добродетели,- не республиканской, а буржуазно-монархической, возможной при конституционной монархии. Но он всегда понимал, что это "жестокая честь, заменившая собою республиканскую добродетель, гнусное сплетение тщеславия и храбрости".^*

^* (HPI, t. I, p. 17.)

Зная политические взгляды Стендаля, можно было бы подумать, что его конституция - насмешка над Реставрацией и ультрароялистскими декларациями. Однако Стендаль хотел указать возможное будущее без утопий и неосуществимых требований. Он и в 1814 г. не отчаивался и сохранял веру в развитие человеческого разума, а следовательно, и общества. Развитие разума вызовет к жизни общественное мнение, самое существование которого при империи было почти неощутимо. Только во время Ста дней после споров вокруг Дополнительного акта это мнение проявило себя и даже повлияло на поведение Императора. Об этом писал в своих "Письмах" и Гобгауз.^* При Реставрации в сочинениях Стендаля все чаще встречаются упоминания об общественном мнении. "Естественное совершенствование человеческого разума повсюду вводит английскую конституцию",- записывает Стендаль и ссылается на Бонапарта, который создал во Франции нечто вроде такой формы правления.^** Вовремя Ста дней ему приходит в голову замысел дидактической поэмы о конституциях - "чтобы объяснить народам английскую конституцию". Но для этого прекрасного сюжета нужен стих, как у Монти и Буало, а такие, как Монти и Буало, не имеют этих чертовских идей.^***

^* (J. Hobhouse. Lettres ecrites de Paris pendant le dernier regne de l'Empereur Napoleon, t. I, Paris, 1817, p. 198 passim.)

^** (Marginalia, t. I, p. 333 и 334-335, см. также: р. 362-363.)

^*** (17 июня 1815 г.: Journal, t. V, p. 271-272.)

Он составляет "Проект избирательного закона" и "Проект школы для пэров". Очевидно, он имел в виду Палату пэров, организованную Наполеоном во время Ста дней, а школа должна была поднять эту палату на высоту современной науки об обществе, т. о. сделать пэров либералами. Она должна быть организована по примеру Политехнической школы, сохранявшей свои революционные традиции в течение десятилетий. Чтобы поступить в школу пэров, молодые люди должны держать экзамены и иметь 1500 франков ренты, которой их обеспечивают родители,- очевидно, для того чтобы их труднее было подкупить. Они должны изучать математику, физиологию, политическую экономию, философию, историю, преимущественно английскую, французскую историю от 1780 до 1814 г., все это в самом либеральном плане. Здесь фигурируют Дестют де Траси, Гельвеций, Адам Смит, Сей, Мальтус, Монтескье, Бентам, Делольм, Вольней. Уделяется внимание также физической культуре - прогулкам во всякую погоду, плаванию, фехтованию и стрельбе из пистолета.^* Очевидно, Стендаль, уповая на закон совершенствования, рассчитывал, что правительственная система может развиваться в либеральном направлении.

^* (Mel. pol., t. I, p. 75-96.)

В августе 1814 г. Стендаль переехал в Милан. Он не хотел принимать участие в работе Ста дней, да и не имел возможности это сделать, хотя и надеялся на успех Наполеона. "Ненависть к тирании,- писал он, узнав в Венеции о Второй Реставрации,- ввела в заблуждение обе Палаты. Очевидно, они заставили Бонапарта отречься от престола в тот момент, когда его великое имя было нужнее, чем когда-либо. Люсьен был прав: интересы родины требовали заключить Палаты в тюрьму на месяц... Партия гасильника торжествует... У меня теперь только одно желание - чтобы этих подлых парижан посильнее притесняли поселившиеся у них прусские солдаты. Какие подлецы! Можно терпеть несчастье, но потерять честь!... Я долго не вернусь в страну, потерявшую свободу и славу".^*

^* (25 июня 1815 г.: Journal, I, I, p. 278-280. "Гасильник" - металлический колпак, которым гасили свечи. В газете "Le Nain jaune" говорили о партии гасильника, имея в виду ультрароялистов.)

После Второй Реставрации интерес Стендаля к конституциям падает: его больше интересуют ежедневные политические события и акции правительства, министров и префектов. В статьях, печатавшихся в английских журналах, с замечательным остроумием он осмеивает Людовика XVIII, его наследника Карла X, двор, интриги, религиозный фанатизм, невежество и нелепые демонстрации двора.

Уже в "Истории живописи", несмотря на советы Луи Крозе, он высказывает свои политические взгляды со всеми необходимыми стилистическими предосторожностями, которые могли обмануть только неосведомленных и наивных ультрароялистов. Для более острого взгляда эти предосторожности только подчеркивали тайный смысл сказанного, как например длинное примечание к словам "наша славная республика".^* То же нужно сказать об очерках путешествий по Италии, где такие примечания встречаются особенно часто.

^* (HPI, t. I, p. 57.)

Стендаль не одобряет террористических актов республиканцев и бонапартистов. Восстание в данный момент может принести только вред, что и произошло после восстания, организованного Дидье в Гренобле: это нелепость, из-за которой может погибнуть конституция.^*

^* (19 апреля 1820 г.: Corr., t. I, p. 1020. Убийство герцога Беррийского Лувелем произошло 13 февраля 1820 г.)

Конституционализм Стендаля все менее ригористичен. Он усваивает мысль, которую распространяли доктринеры со свойственным им политическим практицизмом: правительство должно идти в ногу с эпохой, осуществлять потребности дня, т. е. то, что нужно народу. Но Стендаль делает выводы, с которыми доктринеры едва ли согласились бы: "Россия непоколебима, потому что правительство правит так, как того хочет народ".^*

^* (6 марта 1823 г.: Courrier, t, I, p. 99.)

В этой эволюции сыграла роль книга Дестюта де Траси "Комментарий к "Духу законов" Монтескье". По мнению Траси, свобода заключается в том, чтобы исполнять свои желания, и только, а потому свобода и счастье могут существовать даже в самом деспотическом государстве, если деспот позволяет людям делать все, что им захочется.^* Эрмес Висконти в своем романтическом манифесте, который Стендаль читал и перечитывал, выразил ту же мысль через год после Траси: "И республиканская форма правления, и монархическая должна быть средством, а не целью законодателей - средством способствовать общественному благополучию в зависимости от обстоятельств".^**

^* (Destutt de Tracy. Commentaire sur l'"Esprit des Lois" de Montesquieu. Paris, 1817, p. 144, 148. Экземпляр этой книги автор подарил Стендалю в ответ на экземпляр "Истории живописи в Италии" 4 сентября 1817 г.: Marginalia, t. I, p. 380. Стендаль считал эту книгу своим политическим кредо: ibid., t. II, p. 10; 24 июля 1819 г.: Corr., t. I, p. 982. )

^** (E. Visconti. Idee elementari sulla poesia romantica.- Conciliatore, t. I, 1818, p. 379. Поэтому утверждение Денписа Портера, будто судьба Наполеона научила рассматривать патриотизм и гражданственность несовместимыми с деспотическим правлением даже когда оно относительно благожелательно, не согласуется с исторической истиной. См.: Dennis Porter. Stendhal and the lesson of Napoleon. Publications of Modern Language Association of America, may 1970, p. 461.)

Стендаль мог бы сказать вместе" с Руссо: "Я называю республикой всякое государство, управляемое законами" ("Du Gontrat, social"). И в то же время он усваивает чисто либеральную мысль: самое лучшее правительство - то, которое меньше всего управляет. Счастье Италии около 1490 г. заключалось в том, что не было никаких войн, торговля и земледелие процветали - потому что деятельность правительства была гораздо меньше, чем в наши дни.^* "Я не хочу, чтобы государство вмешивалось в мои дела как можно больше. Северная Америка кажется мне превосходным образцом". И он ссылается на "Комментарий к "Духу законов"" Джефферсопа.^** В 1829 г. он ограничивает функции правительства заботами о самом дешевом правосудии для частных лиц, безопасности на улицах и дорогах, о твердом курсе денег и о военном деле - и это все.^*** Эта чисто либеральная мысль, распространявшаяся буржуазными экономистами, была красиво, но неясно высказана еще д'Аржансоном: "В республике каждый совершенно свободен в том, что не вредит другому". Руссо цитирует эти слова с полным одобрением.^****

^* (HPI, t. I, p. 31.)

^** (1 декабря 1817 г.: Corr., t. I, p. 882. То же он говорит в 1823 г., ссылаясь на "Антологию" Вьёсё: Gourrier, t. II, p. 83.)

^*** (Marginalia, t. I, p. 385.)

^**** (J.-J. Rousseau. Du Contrat social, liwo IV, cli. VIII.- OG, t. III, 1802, p. 388, n. 1.)

Таким дешевым и послушным может быть правительство монархическое, так же как республиканское. Реставрация с ее Хартией воспитывает людей для более совершенного строя и для разумного пользования свободой.^*

^* (9 апреля 1819 г.: Corr., t. I, p. 962.)

Стендаль возлагает надежды на естественное, органическое развитие разума, который необходимо приведет общество к лучшему будущему. Быстрое развитие буржуазно-либеральных взглядов могло подтвердить это всегдашнее его убеждение. Он считает, что и деспотизм, если только он "разумен", может подготовить страну к республиканскому или свободному строю, т. е. к совершенной конституции. Такую роль сыграл деспотизм Наполеона.

В 1818 г. в первом варианте истории Наполеона он цитирует слова Первого консула, казавшиеся ему справедливыми: "Французы равнодушны к свободе; они не понимают и не любят ее; их единственная страсть - тщеславие, а единственное право, их интересующее,- это политическое равенство, которое всем позволяет занять любое место в обществе".^* Французы интересуются равенством, потому что таков французский национальный характер, или, говоря точнее, особенности высших слоев французского общества, воспитанного вековой монархической традицией. Главная страсть французов - тщеславие, следовательно, зависть, отсюда и нелюбовь к неравенству. "Зависть - самое серьезное препятствие для счастья французов: если у них хватит твердости, чтобы защитить конституцию 1814 г., то наши дети не будут страдать этой грустной страстью".^**

^* (Napoleon, t. I, p. 73, CAT. также: р. 213, 376. Очевидно, свободу Наполеон понимал как свободу античную, а не современную. Слова Наполеона, часто - цитировавшиеся, Стендаль мог найти в "Мемориале Св. Елены" и в кн.: J. Hobhouse. Lettres ecrites de Paris..., t. I, и др.)

^** (HPI, t. II, p. 76. To же в предисловии к "Любви".)

О прохладном отношении французов к свободе после 18 брюмера говорили многие. "За исключением нескольких помутившихся голов вроде Дюпона де Немура, кто же во Франции любит свободу?" - говорил Талейран в 1814 г. И Стендаль, приведя эти слова, добавляет: "Он был прав: за свободу стоят только две-три тысячи робких философов, которые бегут запирать входную дверь при первом шуме на улице, да тридцать-сорок тысяч якобинцев, преимущественно из мелкой буржуазии".^* То же говорил Шатобриан в 1819 г.: "Франция любит оружие, она в восторге от равенства и ничуть не беспокоится о свободе".^** Он повторил это и в 1830 г.: "Мы создаем себе иллюзии: мы искренне верим, что наш божок - свобода. Заблуждение: равенство и слава - вот две страсти, которыми живет наша родина".^*** Стендаль пошел еще дальше: "Французы не имеют вкуса к свободе и не понимают ее. Если бы они ее получили, она бы их очень стесняла. Больше всего они хотят общественного равенства".^**** И через месяц: "Чувство равенства укоренилось во Франции глубже, чем в Соединенных Штатах. Уже в течение тридцати лет я рассматриваю французов с этой точки зрения".^***** Такой взгляд был очень полезен не только для знати, но и для промышленников и либералов, которые, проповедуя свободу и памятуя 93-й год, больше всего боялись народовластия.

^* (Marginalia, t. II, p. 10. Эти слова Талейрана он цитировал и в "Истории Наполеона" (t. I, p. 355-356).)

^** (Статья от 1 марта 1819 г.: Chateaubriand, ОС, t. VII, 1859, р. 598.)

^*** (Chateaubriand. De la Restauration et de la Monarchie elective.- OC, t. VIII, 1859, p. 483.)

^**** (11 июля 1825 г.: Courrier, t. V, p. 140-141.)

^***** (18 августа 1825 г.: Courrier, t. V, p. 168. Декот основываясь на некоторых приведенных им мнениях современников, утверждает то же самое, но не как мнение, а как исторический факт, очевидно, понимая свободу как форму правления: M. Descotes. La legende de Napoleon et les ecrivains franca is. Paris, 1967, p. 93, 207.)

Сильно изменилось и отношение Стендаля к Англии. "Английский кабинет, эта ядовитая олигархия, ... тратит все свои силы и знания, которыми она обязана свободе, на то, чтобы приносить несчастье всему миру и ковать железные оковы рабам".^* Он ненавидит Англию и англичан за их завоевательную политику, за чудовищную эксплуатацию народа, за необычайное национальное чванство и противопоставляет "победительнице" раздавленную ею Францию, которая быстро идет по пути к счастью. Она удивляет своих соседей и по благосостоянию вскоре обгонит Англию. "За последние тридцать лет мы приобрели славу и конституцию: Англия заработала долги и утратила Habeas Corpus. Один какой-нибудь закон из тех, которыми мы обязаны твердости нашего короля, мог бы остановить падение Англии, быстро идущей к бездне революции".^**

^* (Napoleon, t. I, p. 68, ср.: р. 72, 74.)

^** (RNF, 1817, p. 360. "Бездна" здесь добавлена для цензуры. "Твердость нашего короля" означает сопротивление Людовика XVIII ультрароялизму двора.)