Заговор против промышленников

Французские либералы 1820-х годов оперировали преимущественно политическими понятиями и мало внимания обращали на экономическую основу государственной жизни. Однако новая Франция, вышедшая из Революции, была немыслима без промышленности, создавшей вполне ощутимый класс рабочих, с одной стороны, свободных земледельцев - с другой, и, наконец, промышленников и банкиров. Промышленность при поддержке правительства стала развиваться во время континентальной блокады, а после падения Империи развитие происходило значительно быстрее. Более свободное общение с Англией позволило осознать процессы, происходившие на острове, который издавна привыкли называть островом свободы. Эти процессы, продолжавшие промышленный переворот XVIII в. и малоизвестные во Франции, представлялись типичными и неизбежными для всякой индустриализирующейся страны. Противоречия между аристократией и третьим сословием, между привилегиями и бесправием сохранили свое прежнее значение, но осложнились другими, связанными с развитием капитализма. Если в XVII и XVIII вв. отдельные мыслители, хотя бы даже титулованные, выражали гуманные чувства по отношению к жалким существам, копающимся в земле и в земле живущим, то теперь все большее внимание привлекает четвертый класс, только начинающий осознавать себя как класс.

Политическая экономия переживает эволюцию. Богатство, которое в прошлом столетии считалось добродетелью и внушало уважение, теперь вызывает другие чувства. Социалистические учения, возникавшие уже в XVIII в., приобретают политическое значение. К тому вела экономическая действительность, получавшая самые различные толкования, которые Стендалю казались фантастическими, но важными для развития мысли и определения будущего.

Как аудитор Государственного совета, он должен был обратить внимание на изменения в промышленности, тем более что его иногда навещала прежняя мысль - стать банкиром где-нибудь в Италии и существовать хотя бы безбедно.^*

^* (26 марта 1820 г.: Corr., t. I, p. 1017.)

При Реставрации сильно развивалась хлопчатобумажная промышленность, прославившая фабриканта Терно, и металлургия: от 69 миллионов килограммов выплавка возросла до 112 миллионов. Большую роль сыграло вторжение в производство химии, что обратило особое внимание на эту науку и на точные науки вообще. Добыча угля по сравнению с 1780-ми годами увеличилась в три раза. Сильное развитие получил машинизм, особенно в текстильной промышленности. За недостатком квалифицированных рабочих промышленники пользуются женским и детским трудом в "благотворительных мастерских". Разумеется, капиталистическое преуспеяние, поражавшее каждого обывателя, сопровождалось чрезвычайными бедствиями трудящегося люда. Эти бедствия были менее заметны, так как требовали специальных наблюдений. Женщины, носившие кашмировые шали и тонкие кружева, люди среднего достатка, пользовавшиеся дешевыми столовыми ножами и ездившие по железным дорогам, не думали о положении создававших все это людей. Шелковые платья не наводили мысль о лионских ткачах, а промышленные кризисы затрагивали не столько промышленников, сколько рабочих, которых можно было выгонять на улицу и лишать даже нищенского жалования. Машинизация производства, составлявшая гордость промышленников, конкурировавших, далеко не всегда успешно, с английскими и немецкими, вызывала бедствия целых округов, о которых газеты говорили вполголоса или совсем умалчивали. Апология индустрии, колоссально богатых предпринимателей, которых иногда, словно по традиции XVIII в., считали благодетелями рода человеческого, возможна была только потому, что в число промышленников включали и тех, из кого они выжимали сказочные прибыли всеми методами своего производства. Нужно было очень острое зрение, чтобы за этим преуспеянием заметить ужасы эксплуатации. Соответственно богатели банкиры, среди которых первое место занимал Ротшильд, дававший свои миллионы взаймы королям независимо от того, на что шли эти деньги, и Лафит, после Июльской революции ставший министром.

Стендаль близко столкнулся с коммерцией в 1805 г., когда служил в Марселе у Шарля Менье, коммерсанта, писал деловые письма и подсчитывал барыши и потери. Это были тяжелые времена для торговли из-за морской блокады, которой Англия окружила Францию. "Мне кажется,- пишет Стендаль,- что коммерция слегка заинтересовала меня из-за политических событий".^*

^* (12 сентября 1805 г.: Journal, t. II, p. 218.)

Но были у него и другие причины обратить внимание на коммерцию. Торговля - опора свободы, пишет он в 1808 г., но торговцы не имеют времени, чтобы заниматься политикой, а потому при теперешнем состоянии Европы демократическое правительство невозможно.^* Теперь нация лучше понимает, что такое тщеславие: она предпочитает орденам деньги, а потому - слава банкирам, подорвавшим мощь тиранов.^** Слава и торговцам - она приносит народам свободу.^*** Во время своего альфьерианского республиканизма он становится на сторону банкиров против Бонапарта.

^* (Mel. lit., t. II, p. 36.)

^** (Pensees, t. II, p. 8-9.)

^*** (1808 г.: Mel. lit., t. III, p. 51.)

Но через десять лет он изменил точку зрения. Чтобы сделать революцию, "нужно создать новые интересы, новых собственников",- писал он в 1817 г. и обвинял Альфьери в непонимании таких простых вещей.^* Это уже довольно отчетливое понимание экономической природы классов. В 1837 г. при полном господстве крупного капитала он возвращается к той же мысли: "Наполеон цивилизовал народ, сделав его собственником и награждая его тем же крестиком, что и маршалов".^** Но это касается крестьян. Что до банкиров, то здесь дело обстоит иначе.

^* (RNF, 1817, p. 109.)

^** (Napoleon, t. II, p. 7.)

В марте 1810 г. Стендаль читал "Опыт о народонаселении" Мальтуса - "с величайшим удовольствием", хотя отнесся к нему критически. В 1814 г. он излагал его теорию с сочувствием, словно оправдывая стерилизацию мальчиков, предназначавшихся для папской капеллы или для оперы.^* Из его изложения все же явствует, что вина за уменьшение народонаселения, большую смертность и голодание падает не на рабочих, "наслаждающихся жизнью", а на плохое устройство общества.^**

^* (Ср. записи 19 марта, 13, 14, 19 апреля 1810 г.: Journal, t. HI, p. 279, 293-294, 295, 301.)

^** (Vies, p. 392-393. Краткое замечание о теории Мальтуса с тем же, что у Стендаля, сочувствием и упреком в адрес французских философов см. у Ж. де Сталь: Madame de Stael. De l'Allemagne, Paris, 1958, t. I, p. 208.)

Выводы Мальтуса из его геометрической и арифметической прогрессии не удовлетворяли Стендаля. В 1817 г. со своим сатирическим остроумием он писал о том, как Совет Женевской республики, обеспокоенный голоданием рабочих, обратился к книге Мальтуса, переведенной женевским профессором, и решил закрыть театры, снести памятник Руссо и переименовать улицу его имени в улицу "Волосатого".^*

^* (RNF, 1817, p. 332-333.)

Справиться с нищетой, по мнению Стендаля, можно при помощи государственных законов. Так, например, если уничтожить во Франции всех лошадей, то вместо сена и овса можно было бы посеять пшеницу и накормить хлебом массу народа, а если не сажать виноград и растения, необходимые для шелководства, и приучить французов к простой пище и одежде, то население возрастет от тридцати миллионов до ста.^* Уже в 1816 г. он противопоставляет политической экономии политическую свободу как единственное средство общественного благополучия: "Иосиф II был воспитан на книгах экономистов; теперь, в 1816 г. он воспитывался бы на книгах либералов. С теми же малыми способностями он дал бы народам двухпалатную систему и, наверно, царствовал бы благополучно".^**

^* (Marginalia, t. I, p. 255. Занятия Стендаля политической экономией и социологией изучены в кн.: Fernand Rude. Stendhal et la pensee sociale de son temps. Paris, 1967. См. также построенную на анализе этой книги статью: Genevieve Mouillaud. Stendhal et les problemes de la societe.- Europe, juillet - aout - septembre 1972.)

^** (Marginalia, t. I, p. 249.)

Таким образом, и в этом вопросе Стендаль остается конституционалистом, но в момент наивысшего могущества наполеоновской империи и трудностей континентальной блокады он изменяет своему неограниченному либерализму и чувствует необходимость правительственного вмешательства в проблему производства и потребления. Он никак не согласен с Сэем, требовавшим абсолютной свободы в сельском хозяйстве и промышленности, и критикует тенденцию современных экономистов с точки зрения всеобщего блага: "Все экономисты думают только о производстве и экономии продуктов, а не об их потреблении. Они забывают о счастье. Они забывают, что лучшее поощрение для производства - удовольствие, вызываемое потреблением. Сэй совершает эту ошибку... Крепко избить этих господ".^*

^* (V. del Lit to. En marge des manuscrits de Stendhal. Paris, 1955, p. 192.)

В это время он перечитывает сочинение Кондильяка "О торговле и правительстве", а затем "Трактаты о гражданском и уголовном законодательстве" Бентама. Вопросы экономические он решает с позиции гельвецианского утилитаризма, который в данном случае приводит его к демократическим выводам, в известной мере согласным с "политическим радикализмом" Бентама и его последователей. Он читает также книгу Бейрта (Baert) "Картина Великобритании" во французском переводе 1800 г., весьма одобренную Лемонте.^* Свои представления о нищенстве английского народа Стендаль, очевидно, почерпнул у Бейрта. В книге Лемонте только одна глава посвящена политической экономии и промышленности, она называется: "Влияние на нравственную жизнь разделения труда, рассматриваемого с точки зрения безопасности труда и твердости общественных устоев".^** Теперь эти страницы могли бы показаться предсказанием того, что происходило в продолжение всего столетия; это жестокое разоблачение капиталистических форм производства и распределения, какое трудно было ожидать во Франции 1801 г. Стендаль знал эту книгу и просил издателя послать "Историю живописи" в дар "Лемонте, автору "Разума, безумия"". Он хотел послать ему и книгу "О любви".^***

^* ("Когда проникло в страну изобилие, народ был из нее изгнан",- пишет Лемонте в кн.: Lemontey. Raison, Folie, chacun son mot. Paris, 1801. См.: F. Rude. Stendhal et la pensee sociale..., p. 65.)

^** ("Influence morale de la division du travail, consideree sous le rapport de la conservation du gouvernement, et de la stabilite des institutions sociales". Это восьмая статья книги Лемонте (р. 152-180).)

^*** (5 марта 1817 г.: Corr., t. I, p. 859; 20 марта 1820 г.: ibid., p. 1007.)

Исчезновение среднего класса, пишет Лемонте, породит "чудовищное неравенство в распределении богатств... В конце концов вся наука страны сосредоточится в двадцати головах и все капиталы - в сотне касс, а вокруг будет только нищета, пороки и рабство, причина всяких беспорядков и мятежей". При разделении труда человека рассматривают не как цель, а как средство; в тот день, когда его будут рассматривать как денежную ценность, у правителей исчезнет всякое нравственное чувство. Разделение труда поставит рабочего в безнадежную зависимость от хозяина предприятия. Рабочий при разделении труда тупеет, а тупое стадо может впасть в безумие и станет бунтовать.^*

^* (Lemontey. Raison, Folie, chacun son mot, p. 173, 163-164.)

Деление на классы отчетливо существовало в политической экономии XVIII в., например у Тюрго в "Размышлениях о возникновении и распределении богатств". Стендаль был знаком с этой книгой, так же как с трудами Сэя и некоторыми другими, находившимися в библиотеке его отца в Гренобле,- Сюлли, Вобана, "Королевской десятиной" которого зачитывались в XVIII в. Он читал также Смита, Мабли, Макиавелли, которого, как многие либералы XVIII и XIX вв., считал борцом за свободу, республику и справедливость; очевидно, читал он и IV том "Идеологии" Дестюта де Траси, посвященный политической экономии, под названием "Трактат о воле и ее деятельности".^*

^* (Destutt de Tracy. Elements d'ldeologie. Seconde section. Traite de la volonte et de ses effets. Paris, 1815. Это было последнее написанное Дестютом де Траси сочинение, так как слепота мешала ему работать. Трактат был изложен в сокращенном виде в кн.: Destutt de Tracy. Commentaire sur l'"Esprit des Lois...", livre XIII: Des rapports que la levee des tributs et la grandeur des revenus publics ont avec la liberte, p. 237-295. Можно думать, что Стендаль познакомился с экономическим учением Траси по "Комментарию".)

Дестют де Траси рассматривает индустрию как всякий трудовой процесс - земледелие, торговлю, работу на заводе, труд владельца завода, банкира и т. д. Он полагает, что только труд, т. е. промышленность в самом широком смысле слова, может создать нравственность, а потому требует полной свободы во всех видах индустрии, внутренней и внешней торговли и т. д. "Коммерция - причина всякого преуспеяния, источник взаимного сочувствия и благожелательности, и если она иногда вызывает войны, то только из-за ложных учений ее сторонников. Коммерсанты - самые нравственные люди на свете, потому что они трудятся".^*

^* (Destutt de Tracy. Commentaire sur l'"Esprit des Lois...", p. 357-358, 469 ss.)

Очевидно, такие взгляды позволили Стендалю в 1817 г. сообщить как о великом счастье, что мануфактура Тессера в Труа процветает больше чем когда-либо и дает работу восьмистам рабочим.^*

^* (RNF, 1817, p. 360.)

По претензии знатных и богатых на особое положение в обществе - причина постоянной и повсеместной войны между бедными и богатыми. Необходимо полное равенство в выборах представительного правления - правда, за исключением женщин. "Когда наши педанты говорят, что страна изнежена роскошью и богатством, то это значит, что 99 процентов нации истощены и одичали от нищеты. Когда вам говорят об изнеженности и коррупции, понимайте, что речь идет о "неравенстве" - это причина всего того, что за этим следует".^* Интересы бедняков всегда соответствуют разуму и общему интересу. Если бы их судьбу изучали с такой точки зрения, то давно прекратилась бы извечная, то скрытая, то явная война между бедными и богатыми.^**

^* (Destutt de Tracy. Commentaire sur i'"Esprit des Lois...", p. 174-178, 303-304.)

^** (Ф. Рюд видит в этом близость Траси к социалистическим учениям, по-видимому, к утопическому социализму: F. Rude. Stendhal et la pensee sociale..., p. 78, а также: Fr. Pica vet. Les Ideologues, ch. VI. Paris, 1891.)

В 1818 г., прочтя в "Minerve Francaise" статью о забастовке в Манчестере, Стендаль решил, что Англии грозит революция, так как возникает единство между всеми рабочими Англии - рабочий класс. Он понимает это гораздо более отчетливо, чем Дестют де Траси. "После Ватерлоо,- пишет Стендаль,- аристократия и богачи всякого рода окончательно подписали наступательный договор против бедняков и рабочих".^* В том же 1818 г. он читает только что вышедшую книгу Александра де Лаборда "О духе ассоциаций в интересах общества". Первой заботой правителей, по мнению автора, должно быть благополучие рабочих, которое нужно создать не милостыней, а учреждениями, благоприятствующими труду, развитию собственности, движению капиталов.

^* (Октябрь-ноябрь 1818 г.: Pages d'Italie, p. 151.)

Это система, напоминающая сен-симонизм, ж Стендаль отозвался о ней без всякого сочувствия - она показалась ему недостаточно радикальной: "Убогие выводы из Рикардо и Сэя, чуть-чуть припудренные остроумием".^*

^* (24 октября-1818 г.: Corr., t. I, p. 942.)

В 18l9 г., когда вышла книга Сисмонди по политической экономии, Стендаль относился к этому автору более чем прохладно, и никаких следов о его знакомстве с ней не осталось ни в его письмах, ни в бумагах. Но есть нечто общее между взглядами Сисмонди и Стендаля на четвертое сословие: правительство должно заботиться о нем и реконструировать общество так, чтобы распределить количество счастья равномерно между всеми. Единственная цель накопления богатств, пишет Сисмонди, словно выражая мысль Стендаля, это использование их для всеобщего блага. Богатство должно давать возможность населению жить и быть счастливым. По нашему мнению, нация не может увеличить свое благосостояние, только увеличивая свои капиталы, если эти капиталы, увеличиваясь, не будут приносить благополучие населению, которое они должны кормить. И так же, как Стендаль, Сисмонди, будучи конституционалистом, считает недопустимой неограниченную свободу конкуренции и эксплуатации населения: правительство должно защищать слабого от сильного ради общего интереса, а не ради интереса каждого человека в отдельности. Пользоваться продуктом труда должен тот, кто трудится.

Возвратившись в Париж, Стендаль более отчетливо, чем в Италии, мог обнаружить направление, в котором развивались экономика, производственные отношения и общественная мысль. В статьях для английских журналов он говорил преимущественно о политических событиях, скандалах в прессе и общественной жизни, о крупных и мелких явлениях литературы. Но вот в статье от И октября 1825 г. он сообщает о появлении журнала "Censeur Europeen" и его редакторе Ш. Б. Дюнуайе, который в ближайшее время выпустит трактат под названием: "Нравственность и промышленность в их отношении к свободе". Так же как многие, Дюнуайе прославляет промышленность, воспитывающую людей трудом и повышающую нравственный уровень нации. Стендаль, вероятно, не читал этой книги и, доверяясь отзывам какого-нибудь знакомого, сообщил о появлении этого "замечательного" труда и о его успехе.^* Между тем содержание книги прямо противоречило его взглядам. Правда, на многих страницах он мог найти типично либеральные рассуждения, повторявшие то, что говорили и писали такие философы, историки и политические деятели, как Руайе-Коллар, Гизо, Тьерри, и Стендаль мог бы во многом согласиться с автором. По еще за несколько месяцев до того вышла в свет сен-симонистская газета "Producteur" ("Производитель"), самое название которой имело индустриалистский смысл.

^* (18 ноября 1825 г.: Courrier, t. V, p. 218-219, 240, 242.)

Через десять дней после смерти Сен-Симона организовалось общество на паях, финансировавшее эту газету. Оно состояло из сен-симонистов и либералов, среди которых были крупные банкиры, как Лафит, и фабриканты, как Терно. В проспекте издания был указан способ лечения современного общества, находящегося в состоянии кризиса. Необходимы труд и мир, обеспечивающие счастье общества, а для этого должны объединиться ученые, промышленники и художники, чтобы предоставить трудящимся, самой полезной части нации, наибольшую сумму знаний и наслаждений. Газета хотела указать ученым, промышленникам и художникам, как они должны осуществлять этот идеал.

Стендаль никак не мог согласиться с этой программой деятельности. Газета прославляла капитал и богатство, обращалась к банкирам и фабрикантам с просьбой осчастливить рабочих и ремесленников, которых они эксплуатируют, требовала передать в руки промышленников руководство писателями и учеными, чтобы те воспевали своих руководителей. Все это, конечно, вызывало негодование Стендаля. Уже 21 сентября 1825 г. он высказал свое мнение об этой утопии, построенной па полном непонимании действительности: "Новое общество... в высшей степени индустриально,- это значит, что оно поклоняется богатству, презирает знать и считает, что нужно идти на что угодно, чтобы разбогатеть. Знать, поклоняющаяся богатству и ради него раболепствующая перед королями, и коммерсанты, поклоняющиеся богатству и ради него торгующие с Америкой, находятся во Франции в открытой войне друг с другом. Обе партии ненавидят философов, утверждающих, что кроме денег есть нечто, называющееся добродетелью, о которой нужно иногда вспоминать, если хочешь быть счастливым".^*

^* (Courrier, t. V, p. 218-219.)

В салоне Делеклюза А. Серкле, редактор "Производителя", стал читать проспект этой газеты. Стендаль, посетитель этого салона, услышав слово "политическая экономия", сделал ужасную гримасу, взял шляпу и ушел.^* Вероятно, и гримаса, и шляпа были реакцией не на термин, а на какую-то "индустриальную" теорию, с этим термином связанную. Очевидно, еще до выхода первого номера газеты он понимал, что в данной ситуации "Производитель" является органом промышленников и банкиров.

^* (E.-J. Delecluze. Souvenirs de soixante annees. Paris, 1862, p. 265.)

Значение Сен-Симона для истории социалистических идей хорошо известно, так же как его ошибки.^* Понимая недавние события как борьбу между феодальным дворянством и третьим сословием, Сен-Симон, так же как его ученики, рассматривал это сословие как единство, лишенное внутренних противоречий. Это был "класс промышленников". Иногда словом "пролетарий" он обозначал людей, не имеющих собственности. Но послереволюционный исторический опыт, по мнению Сен-Симона, показал, что эти "несобственники" могут управлять страной, руководить промышленностью, быть фабрикантами, значит, по интеллектуальным способностям имущие и неимущие .едины как класс, который в ближайшем будущем создаст новую цивилизацию, мирную и счастливую, но без свободы и равенства. Таким образом, "предприниматели промышленности являются в силу обстоятельств (la force des choses) руководителями и представителями мнения большинства".^** Общество всегда будет иметь форму пирамиды - с миллионами трудящихся и повинующихся и с единицами управляющих. И но следует протестовать против огромных прибылей промышленников, так как эти прибыли приносят счастье всем.

^* (Характеристику учения Сен-Симона см.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Немецкая идеология,- Соч., т. III, 1955.)

^** (C. H. Saint-Simon. Oeuvres choisies, t. III, 1859, p. 239-240.)

В 1825 г. Стендаль улавливал в сен-симонизме то, что казалось ему вредным и реакционным, и ужасающие следствия индустриального или капиталистического преуспеяния закрывали в его глазах все остальное. Ему было ясно до очевидности, что Лафит, Терно, Казимир Перье создавали "акционерное общество индустрии" не для рабочих, что не к рабочим относилась надпись "Гению производства", которая должна быть начертана на храме новой индустриальной религии, и что английские, немецкие и другие банкиры, которые войдут в индустриальный "Священный союз", не будут плакать от умиления, видя, как счастливы рабочие, которых они доводят до голодной смерти.

Первый номер газеты вышел 1 октября 1825 г., второй- 8 октября. В английской статье, датированной 11 октября, Стендаль поместил заметку о выходе первого номера "Производителя" и отозвался о нем положительно. Но из текста можно заключить, что он не видел или во всяком случае не читал этой газеты и о Сен-Симоне знал очень мало, назвав его сыном Луи де Сен-Симона, современника Людовика XIV и автора "Мемуаров", испанским грандом и вторым Иеремией Бентамом, хотя и пониже рангом.^* Содержание двух первых номеров никак не могло обрадовать Стендаля - оно привело его в ярость. Прочтя "Катехизис промышленников" Сен-Симона, он, наконец, выразил свое отношение к индустриализму, к промышленникам, банкирам и их политической деятельности, хотя сам, по-видимому, играл на бирже.^** 25 ноября 1825 г. он уже правил корректуру своей брошюры, а в конце ноября она вышла в свет под названием "О новом заговоре против промышленников". Название памфлета объяснено на первой же странице: газета только делает вид, что защищает промышленников,- своими похвалами она поднимает их на смех.

^* (Courrier. t. V, p. 243.)

^** (13 июля 1825 г.: Corr., t. I, p. 63; F. Rude. Stendhal et la pensee sociale..., p. 126.)

30 ноября Серкле прочел брошюру и написал автору оскорбительное письмо, обвиняя его в том, что за отсутствием образования он шутил над тем, чего не понимал.^* Стендаль ответил Серкле вежливым и насмешливым письмом. В № 4 "Производителя" появилась статья Армана Карреля (без подписи), резко полемизировавшая со Стендалем.^** В "Globe" напечатана статья, полностью оправдывавшая памфлет Стендаля, хотя и укорявшая его за обвинение сотрудников в продажности и за то, что он скрыл свое имя под псевдонимом, который, впрочем, ни для кого не составлял тайны. В статье перепечатан целиком текст памфлета, за исключением нескольких слишком резких выражений, а в конце еще раз выражена благодарность автору за разоблачение тех, кто боготворит промышленников.^***

^* (Corr., t. II, p. 814-815.)

^** (См.: Stendhal Club, 15 juillet 1963.)

^*** (Globe, 17 decembre 1825. Предположение, будто статья написана самим Стендалем, не имеет серьезных оснований. Она перепечатана вместе с "Заговором" в Mel. lit.)

Стендаль готов допустить, что "тысяча промышленников, зарабатывающих каждый по сто тысяч экю, оставаясь при этом честными людьми, увеличивают могущество Франции; но эти господа принесли пользу обществу после того, как получили личную выгоду. Это славные и честные люди, которых я уважаю и рад бы видеть мэрами или депутатами, так как страх перед банкротством выработал у них привычку к недоверию, а кроме того, они умеют считать. Но тщетно я пытаюсь найти в их деятельности что-либо восхитительное. Почему я должен восхищаться ими больше, чем врачом, адвокатом, архитектором?". Таков ответ на слова Сен-Симона из "Катехизиса промышленников": "Промышленная деятельность должна быть в первом ряду; она должна определять ценность всякой другой деятельности и направлять ее к наибольшей для себя выгоде".^*

^* (Mel. lit., t. II, p. 220-221. Цитата из "Катехизиса" несколько сокращена. См.: Сен-Симон, Избр. соч., т. II, М., 1948, р. 153.)

Стендаль противопоставляет промышленникам интеллигенцию - только такие люди с доходом в шесть тысяч ливров могут бороться за общественную справедливость. Они имеют досуг, чтобы выработать собственное мнение, а не брать его готовым из газеты. "Мыслить - самое дешевое удовольствие",- пишет Стендаль. Богатые вместо того чтобы мыслить, едут в собственном экипаже в Оперу - это им приятнее. Бедняк должен работать по 8 часов в сутки и все время думать, как бы справиться со своей работой.^*

^* (Если Стендаль имел в виду рабочих, занятых на производстве, то они работали не по 8 часов в сутки, а гораздо больше.)

Мыслящий класс уважает только то, что полезно большинству. Вильгельм Телль или Порлье, герой испанского национально-освободительного движения, так же как Риего, казненный Фердинандом VII, достойны уважения и славы: "Когда Боливар освобождал Америку, а капитан Парри добирался до полюса, мой сосед заработал десять миллионов, изготовляя коленкор,- тем лучше для него и для его детей. Но недавно он стал руководить газетой, которая каждую субботу советует мне восхищаться им как благодетелем рода человеческого. Я пожимаю плечами".^* Богатые предприниматели и банкиры думают только о том, как заработать деньги. Они готовы дать взаймы любому государству для любого дела, лишь бы получить хороший процент. "Сердце наше не так скоро забудет, что двадцать банков из числа наиболее промышленных и либеральных устроили заем, при помощи которого подкупили изменников и повесили Риего. Да вот и сейчас промышленники, считая египетского пашу вполне кредитоспособным, строят ему в Марселе корабли".^** А в это время египетский паша Мохаммед - Али по поручению турецкого султана усмирял греческое восстание, истреблял население и сносил города. Избиения на острове Хиосе, происходившие в 1822 г., отлично иллюстрировали свободолюбие и спасительную деятельность промышленников, которые могли бы дешево и прекрасно управлять государством, так как умели подсчитывать доходы.

^* ("Le Producteur" выходил каждую неделю по субботам.)

^** (Mel. lit., t. II, p. 223-224. Заем Фердинанду VII дали в основном "либеральные" банкиры - Ротшильд и Лафит.)

Примеры, приводимые Стендалем, поражают своей убедительностью. Катина, маршал Людовика XIV, один из крупнейших полководцев своего времени, прославившийся бескорыстием, был беден, но в нравственном отношении он выше богача Самюэля Бернара. Почти все крупные промышленники времени Людовика XV на историческом отдалении кажутся смешными, а Тюрго, не имевший никакого состояния, велик.

Но кто же эти промышленники, которые будут управлять государством и всеми другими людьми? Промышленниками Сен-Симон называет всех сапожников, всех каменщиков, земледельцев и т. д. Все они не могут управлять государством. Значит, из них нужно было бы выбрать самых преуспевающих в своем деле, т. е. самых богатых. "Кто же тот человек, который должен быть судьей всякой деятельности? Это, конечно, самый счастливый из промышленников, барон Ротшильд... Итак, пусть наши великие поэты, Ламартин и Беранже, поторопятся писать стихи, пусть наши знаменитые ученые, Лаплас и Кювье, исследуют природу и совершают великие открытия - их деятельность будут судить или всеобщее собрание каменщиков, сапожников, плотников и т. д., или первые люди этого привилегированного класса, а именно барон Ротшильд в компании с шестью банкирами, которые, как известно публике, участвуют во всех его займах".^*

^* (Mel. lit., t. II, p. 229.)

Если банкир, который проводит свою жизнь среди маклеров и модных в то время папок с эластичными корешками, не понимает Байрона и Ламартина, величайших лириков эпохи, то он должен понять современную комедию, изображающую плутни и интриги. Кто же лучше банкира может понять комедию интриги, разыгранную Джоном Лоу всего лишь сто лет назад в одном из самых модных кварталов Парижа? Те, кого нужно было разорить, были люди искушенные, и все же их обманули на глазах всей Европы и Америки. "Была даже двойная интрига, plot and underplot, как в старых английских комедиях. Успех придал уверенность, и, кроме почтенных Бартоло, обманутых Давом с несравненной ловкостью, попытались, кажется, одурачить и персонаж, который, по словам г-на де Талейрана, умнее кого бы то ни было,- г-жу Публику". В доказательство Стендаль цитирует "Катехизис" Сен-Симона: "Если промышленники когда-нибудь придут к власти, то нравственность, несомненно, получит величайшую силу, какую только она может иметь для людей".^*

^* (Mel. lit., t. II, p. 232-234. Из всей этой полемики можно заключить, что восторженные отзывы Стендаля о Дестюте де Траси и его "Комментарии к "Духу законов" Монтескье" никак не относятся к VII книге этого сочинения.)

И все же Стендаль должен был согласиться с тем, что торговля, промышленность, фабрики и даже личная нажива промышленников приносят пользу, расширяя торговлю и производство. Но считать, что промышленники превосходят всех других людей своими умственными способностями и добродетелью, кажется ему вздором: "Шесть месяцев тому назад Санта-Роза был убит при Наварине; года не прошло с тех пор, как умер лорд Байрон на службе Греции. Какой промышленник пожертвовал бы своим состоянием этому высокому делу? Мыслящий класс в этом году вписал Санта-Розу и лорда Байрона в таблицы с именами тех, кому суждено стать бессмертным. Вот солдат, вот вельможа; что в это время делали промышленники? Один почтенный гражданин выписал из Тибета овец".^*

^* (Mel. lit., t. II, p. 239.)

Сен-Симон и его ученики упорно отрекались от всякой метафизики, утверждая, что изучают реальность методом точных наук, основываясь на законах природы. Стендаль мог бы обвинить их в пренебрежении к законам природы, в отказе от научного метода и в страсти к метафизике во всех общественных вопросах. В его полемике с индустриалистами не было ничего произвольного и случайного. Это не было столкновением двух вкусов и наклонностей, эстетики и политической экономии, или, в других терминах, индивидуализма и коллективизма, но различием научных методов, из которых один рассматривал действительность сквозь ожидаемое будущее, другой анализировал настоящее с учетом всех его деталей и противоречий.

Индустриалисты оперировали широкими обобщениями, нерасчлененными понятиями, не представляя себе их функционального смысла в условиях сегодняшнего дня. Стендаль с его тонким чувством современности анализировал эти понятия, показывая логическую невозможность подобных обобщений, и вскрывал противоречия действительности, разрушающие это кажущееся и, с его точки зрения, "метафизическое" единство. Индустриалисты в ближайшем будущем ожидали слияния аристократии и буржуазии, а Стендалю это казалось вредной политической слепотой. В 1826 г., в очередном предисловии к книге "О любви", он подчеркнул непримиримую вражду между промышленниками и аристократами.

Индустриалисты называли промышленниками нищих рабочих и колоссально богатых капиталистов - для Стендаля это было чудовищное непонимание очевидных общественных истин. Индустриалисты отождествляли государство и промышленность, по существу отрицая классовое деление общества и в ближайшем будущем ожидая счастливого слияния классов вопиющего экономического неравенства. Стендаль объяснял пропаганду таких идей в печати предательством. Он видел противоречие между общественной справедливостью и интересами капиталистов, между нравственностью и наживой.

Он не хотел и капиталистов рассматривать как некое единство, различая предательские махинации одних и законную торгово-промышленную деятельность других. Он не хотел никакой политической и общественной деспотии и не желал подчиняться промышленникам, оценивающим деятельность классов и личности как полезную или вредную для государства с точки зрения их собственной выгоды. Уничтожение общественной и личной свободы значило для него возвращение к самым мрачным эпохам государственной жизни.

Индустриалисты во что бы то ни стало желали мира внешнего и внутреннего, так как твердо верили в мирную победу капитализма. Стендаль желал борьбы за справедливость, потому что борьбу нельзя устранить и без нее ничего нельзя достигнуть.

Индустриалисты безразличны к форме государственного управления, им все равно, будет ли во Франции или в какой-либо другой части земного шара монархия или республика,- ведь при деспотии промышленников это не будет иметь никакого значения. Для Стендаля отсутствие конституции кажется утверждением деспотии, так как конституция, конечно, либеральная, хотя бы даже в форме Хартии, является гарантией каких-то прав и какой-то свободы. Иначе говоря, он страшится того, о чем мечтали индустриалисты. В политическом плане Сен-Симон при всем своем утопизме оказался консерватором, а Стендаль был революционером, не веря в возможность революции при дремотном состоянии современной ему Франции.

Полемика Стендаля с индустриалистами была принципиальной политической борьбой, важной в теоретическом плане и при данных условиях прогрессивной. Июльская революция и ее прямые результаты подтвердили многое, что говорил и думал Стендаль в 20-е годы.

Имела ли брошюра Стендаля какое-либо значение для политической мысли эпохи Реставрации? Ромен Коломб, перепечатавший ее в собрании сочинений Стендаля, считал, что выступление против крупных промышленников и банкиров не могло понравиться либералам, так как промышленники и банкиры сами были либералами. Действительно, во второй половине 1820-х годов, когда главная задача как будто заключалась в том, чтобы сбросить министерство Виллеля, необходимо было крепкое единство партии. Однако отклики в "Producteur", в "Globe" и в нескольких других журналах, выступления в "Journal des Debats", в то время явно либеральной, против "Journal du Commerce" и банкиров, эту газету субсидировавших, свидетельствуют о том, что "Заговор" не прошел бесследно и должен был вызвать положительную реакцию, значение которой нельзя точно определить ^*

^* (В письме к Серкле Стендаль сослался на статью "Journal des Debats" от 17 октября. Отрывок из этой статьи см.: Corr., t. II, р. 956. Подробные сведения об отзвуках на брошюру вплоть до нашего времени см.: F. Bude. Stendhal e la pensee sociale..., p. 153-162. Отзывы о брошюре перепечатаны в новом издании брошюры в серии "Nouvelle Bibliotheque Bomantique" (Paris, [ 1972], p. 33-57).)