7. Народ и "heppy few"

Нужно признаться, что, несмотря на мои тогдашние вполне и глубоко республиканские убеждения, родные передали мне свои аристократические вкусы и брезгливость.

"Жизнь Анри Брюлара"

Действительно ли Стендаль был, если рассматривать его как политика, разочарованным честолюбцем, безразличным и к социальной несправедливости, и к законным требованиям народа? Такого мнения придерживается Леон Блюм в своей работе, которая по ряду иных вопросов проницательнее многих трудов, посвященных писателю.

"Никогда, решительно никогда в его творчестве не звучит голос обвинения или социальных требований. Если бы положение позволило ему наслаждаться благами жизни, такая жизнь отнюдь не претила бы Стендалю, даже напротив. Но он натолкнулся на весьма сдержанный и равнодушный прием, который не мог его удовлетворить. Жажда удовольствий, подавленная и распаленная воспитанием, даже не начала утоляться, и истинная его претензия состоит в том, что он остался, если можно так выразиться, при пиковом интересе. Ему не предоставили места, которого он был достоин" (Blum Léon.Stendhal et le beylisme.).

В этом спорном, но существенном суждении Леон Блюм, как мне кажется, принижает Стендаля, пусть даже его точку зрения разделяет немало достойных уважения исследователей.

Конечно, в известный момент Стендаль мог проявить честолюбие или наслаждаться удовлетворенным честолюбием. Конечно, ему нравилось в известный момент вести образ жизни своего рода денди, элегантно одеваться, иметь парный выезд, быть завсегдатаем кафе и прочих модных мест: "Стендаль взял себе за правило постоянно посещать ряд салонов. Это продолжалось около двух лет. Однако с присущим ему легкомыслием и отвращением к скуке он не замедлил произвести отбор, постепенно отметая все те из них, где ему было неинтересно. Как правило (что следует настоятельно подчеркнуть), это оказались именно те, которые могли быть полезны для осуществления его честолюбивых замыслов" (Martineau Henri.Le Coeurde Stendhal, tome I, chap. X.). Такой образ жизни давал ему прежде всего возможность наблюдать свет, изучать человеческое сердце, писать, путешествовать, сближаться с женщинами, облегчать погоню за счастьем. Стендаль никогда не был классическим честолюбцем, способным привести все в жертву своим замыслам. Брось он на чашу весов весь свой незаурядный талант, чтобы преуспеть в борьбе за почести, он вполне мог бы достичь самых высоких постов, а не кончить консулом в Чивитавеккье. Иногда он действительно мог добиваться, а иногда даже получить какое-то место - он называл это счастливой случайностью, - но для того, чтобы действительно преуспеть на этом пути, ему не хватало одного элементарного качества: он не был одарен способностью пресмыкаться.

На мой взгляд, гораздо ближе к истине Анри Мартино (Мартино Анри (1882-1958)- французский литературовед, текстолог. В основанных им журнале "LeDivan" и одноименном издательстве публиковались почти исключительно произведения Стендаля и работы о нем. Под редакцией А. Мартино в 1927-1937 гг. вышло наиболее полное собрание сочинений Стендаля в 79 томах.) замечающий в связи с этими приступами честолюбия Анри Бейля:"Нельзя дажесказать, что его замыслы были такими уж химерическими. Чтобы добиться их осуществления, необходимо было проявить всего лишь чуть больше упорства, настойчивости в достижении поставленных перед собой целей, неукоснительного усердия в работе и главное - умения тонко интриговать по отношению к вышестоящим. Но Анри Бейль не был ни усидчивым работником, ни умелым просителем, ни придворным; честолюбивые намерения, приступы тщеславия овладевали им лишь время от времени. Сиюминутные удовольствия всегда отвлекали его от расчетов дальнего прицела" (Ibid.).

Подводя итоги своей жизни, само заинтересованное лицо подтверждает это суждение: "Я часто говорю себе, но без сожалений: сколько прекрасных случаев я пропустил! Я был бы богат, во всяком случае, имел бы достаток! Но в 1836 году я понимаю, что величайшим моим наслаждением было мечтать... Усиленные старания, необходимые для того, чтобы приобрести десять тысяч франков дохода, для меня недоступны. Кроме того, нужно льстить, всем угождать и т. д. Это последнее для меня почти невозможно" ("Жизнь Анри Брюлара", гл. XLVI.).

Подобно Октаву де Маливеру, герою "Арманс", Стендаль - аристократ не по рождению, но по воспитанию и вкусам. Аристократ, который в то же время якобинец в своем понимании истории и в своей любви к справедливости. Осознавая это противоречие, он принимает свою двойственность, не лицемеря. Неоднократно он откровенно пишет об этих двух сторонах своей личности. Например, в "Жизни Анри Брюлара", говоря об отроческих годах в Гренобле:

"...Нужно признаться, что, несмотря на мои тогдашние вполне и глубоко республиканские убеждения, родные передали мне свои аристократические вкусы и брезгливость... Я ненавижу чернь (ненавижу иметь с ней дело), между тем как под именем народа я страстно желаю ей счастья и думаю, что ей нельзя дать его иначе, как спросив ее мнение об этом важном предмете, иначе говоря, предоставив народу выбрать своих депутатов.

Мои друзья - или, вернее, так называемые друзья - на этом основании подвергают сомнению искренность моего либерализма. Я чувствую отвращение ко всему грязному, а народ в моих глазах всегда грязен. Исключение составляет только один Рим, но там грязь скрыта красотой" ("Жизнь Анри Брюлара", гл. XIV. Несколько дальше он вновь возвращается к этой идее: "...я нашел этих людей, которых я хотел бы любить, ужасно вульгарными. Узкая и высокая церковь была очень плохо освещена, я увидел много женщин низшего сословия. Словом, я тогда был таким же, как теперь: я люблю народ, ненавижу притеснителей, но жить с народом было бы для меня непрерывным мучением" (гл. XV). Аналогичное рассуждение находим в книге "Рим, Неаполь и Флоренция": "До последнего времени я полагал, что ненавижу аристократию; сердце мое искренне считало, что идет вровень с разумом. Банкир Р. сказал мне однажды: "Я замечаю в вас некоторый аристократизм". А я ведь готов был поклясться, что далек от этого на добрую тысячу лье. Теперь же я и вправду обнаруживаю в себе эту болезнь; пытаться исправиться было бы самообманом; и я с наслаждением предаюсь пороку".).

Эти слова, которые так часто цитируют, были написаны Стендалем в конце жизни, в них сформулировано без всякого снисхождения к себе то, что он чувствует. Пуще всего он ненавидит лицемерие и не желает казаться лучше, чем есть. Отсюда эта грубая откровенность: он не только не пытается скруглить углы, но, напротив, заостряет их из склонности скандализировать, неотделимой у него от любви к правде. Это также одна из характерных особенностей Стендаля. В "Жизни Анри Брюлара" он рассказывает с той же прямотой о том, как, узнав о смерти короля, испытал чувство радости, одно из самых острых за всю свою жизнь. Или о том, как внесение отца в список "явно подозрительных (в том, что они не любили Республику...) " показалось ему вполне естественным, поскольку соответствовало действительности. Не скрывает он и того, что на полях наполеоновских сражений прослыл бесчувственным, поскольку прятал свое волнение под маской холодности.

И если, говоря о народе, он делится с нами плодом своих раздумий не без некоторого оттенка провокационности, то за этим таится, вне всякого сомнения, глубокое возмущение несправедливостью человеческого удела. Да, он страстно желает счастья народу, но жить с народом было бы для него непрерывным мучением. Горькая констатация собственного бессилия, но к чему разыгрывать из себя высокую душу и подмалевывать правду? Да, он предпочитает общество людей, которые любят музыку Моцарта и трагедии Шекспира. Как говорит один из его героев: "...жить без остроумной беседы - это ли счастливая жизнь?" ("Люсьен Левен", гл.IХ.)

Это не значит, что он приемлет социальную несправедливость и становится на сторону привилегированных классов общества. Будь то "Арманс", "Красное и черное" или "Люсьен Левен", все его романы - беспощадный приговор обществу, порожденному буржуазной революцией; ни один из господствующих классов, оспаривающих друг у друга власть и деньги, не заслуживает в его глазах снисхождения, ибо "никто из светских людей не просыпается утром со сверлящей мыслью: как бы мне нынче пообедать?" ("Красное и черное", часть вторая, гл. XLIV.).

Но прежде всего следует напомнить, что представлял собой народ в начале XIX века, напомнить о его нищете, неграмотности, нестерпимых условиях жизни, свирепствовавших болезнях, алкоголизме, нездоровых жилищах городских рабочих. Такова была ужасающая действительность того времени. Все это достаточно точно нарисовано Гюго в "Отверженных" или Эженом Сю в "Парижских тайнах" (В социальных романах французского писателя Эжена Сю (1804-1857) "Парижские тайны" (1842-1843) и "Вечный жид" (1844-1845) с сочувствием описан мир "отверженных" буржуазного общества.). Вот как описывает, к примеру, жизнь рабочих при Наполеоне историк:

"Продолжительность рабочего дня больше десяти часов: с пяти утра до семи вечера летом и с шести утра до шести вечера зимой, с двухчасовым перерывом на обед... Рабочий совершенно безоружен перед хозяином: цеховые братства и объединения запрещены, рабочий обязан иметь трудовую книжку... В цех попадают в возрасте двенадцати-четырнадцати лет, но есть дети, которые уже с семи лет используются на фабриках для разматывания шерсти и хлопка. Это значит, что образование сведено почти к нулю, посещение школы исключено... Боевые качества у рабочих не слишком развиты, классового сознания не существует... От подвалов Лилля до лачуг Сите, рабочие повсюду живут в нездоровых условиях. Доктор Менюре констатирует в 1804 году:

"Чрезмерная скученность населения в некоторых районах, множество животных, их дыхание и испражнения, вонь, идущая от падали, не убираемой вовремя и разлагающейся прямо на улице, от гниющих тут же растений - все это сгущает и делает еще более нездоровой атмосферу клоаки, в которой здесь живут и дышат; отсюда и туман, обычно видный над Парижем, и есть районы, где он гуще..."

Вот почему такое важное место занимает в жизни этих людей, оторвавшихся от родного корня и живущих в плохих условиях, трактир. Он замена семейного очага: трактир - основное место общения рабочих. А это ведет к распространению пьянства..." (Tulard Jean. La Vie quotidienne des Françaissous Napoléon.)

Таково было в начале прошлого века положение народа. Стендаль осознает всю несправедливость этого и в то же время свое бессилие что- либо изменить. Этим объясняется его отступление к "happyfew", что, однако, не мешает писателю занять в своем творчестве четкую позицию, а в "Красном и черном" выступить в качестве свидетеля защиты той "породы молодых людей низкого происхождения, задавленных нищетой, коим посчастливилось получить хорошее образование, в силу чего они осмелились затесаться в среду, которую высокомерие богачей именует хорошим обществом".

Но "happy few", как я уже отметил, рекрутируются не только в кругах привилегированных или даже среди тех, кому, подобно Жюльену, "посчастливилось получить хорошее образование". Подлинное благородство для Стендаля - это благородство души. К кому в отроческие годы он испытывает наибольшее уважение? К камердинеру деда. Кто кажется ему самым благородным из гренобльских жителей? Бывший лакей. С кем завязывает дружбу юный Фабрицио в замке Грианта? С конюхами. Кто такой Ферранте Палла, заговорщик и разбойник с большой дороги? "Возвышенная душа" "Пармской обители".

И когда Стендаль заявляет о своем отвращении к тем, кого именовали "чернью", это суждение весьма умеряется его восхищением мужеством и величием народа во время Трех Славных дней: "Последний бродяга вел себя как герой и после сражения был исполнен самого благородного великодушия".

Это великодушие не принесет народу никакой пользы. Ибо он отдал свою кровь, чтобы ниспровергнуть королевский абсолютизм, но вместо благодарности банкиры и Луи-Филипп, возведенный на трон в результате народного восстания, отказывают народу во всем, вплоть до права голоса.

Умерший в 1842 году, за шесть лет до "Коммунистического манифеста", за шесть лет до революции 1848 года, когда парижский пролетариат впервые вырывается как таковой на политическую арену и добивается провозглашения республики, зиждущейся на всеобщем избирательном праве, Стендаль не знал Маркса, которому, когда умер писатель, было двадцать четыре года.

И однако, при всех различиях в масштабах гениальности, темпераменте, призвании между дилетантом погони за счастьем и философом, возвестившим общество будущего, поражает - и я давно уже это отметил, - насколько анализ Июльской монархии, который мы находим в "Люсьене Левене" Анри Бейля, совпадает с анализом, данным Карлом Марксом в "Классовой борьбе во Франции" (Это отметил не я один. В частности, и Пьер Барбери^* в своем предисловии к "Люсьену Левену".).

^* (Барбери Пьер (р. 1926) - французский литературовед, автор книг о Бальзаке, Шатобриане, Стендале.)

Знаменитый текст, которым открывается книга Маркса, вполне мог бы быть помещен перед романом Стендаля в качестве исторического введения, помогающего правильно его прочесть и понять.

"После Июльской революции, - пишет Маркс, - либеральный банкир Лаффит, провожая своего compere (Игра слов: "compere" - "кум", а также "соучастник в интриге". - Прим. ред. собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса.), герцога Орлеанского, в его триумфальном шествии к ратуше, обронил фразу: "Отныне господствовать будут банкиры" (Хотя это высказывание и не фигурирует в "Мемуарах" Лаффита, но есть вещи, о которых не пишут. То, что многие банкиры были приближены к трону в период Июльской монархии, - факт бесспорный. Среди них были Лаффит, Перье, Фульд, Малле, Джеймс Ротшильд - хотя этот последний, кажется, не входил в группу банкиров, подготовившую возведение на трон герцога Орлеанского, - барон Готтингер, присоединившийся к ней после некоторого раздумья: "Мы, чей долг состоял в том, чтобы сохранять, ощущали абсолютную необходимость поддержать создавшееся положение вещей, дабы избежать анархии" (Histoire de la France contemporaine, tome II. Livre Club Diderot).). Лаффит выдал тайну революции.

При Луи-Филиппе господствовала не французская буржуазия, а лишь одна ее фракция: банкиры, биржевые и железнодорожные короли, владельцы угольных копей, железных рудников и лесов, связанная с ними часть земельных собственников - так называемая финансовая аристократия. Она сидела на троне, она диктовала в палатах законы, она раздавала государственные доходные места, начиная с министерских постов и кончая казенными табачными лавками.

Собственно промышленная буржуазия составляла часть официальной оппозиции, т.е. была представлена в палатах лишь в виде меньшинства. Ее оппозиция становилась тем решительнее, чем более чистую форму принимало в своем развитии самодержавие финансовой аристократии и чем более сама она воображала, что после подавленных в крови восстаний 1832, 1834 и 1839 гг. ее господство над рабочим классом упрочено...

Мелкая буржуазия, все ее слои, а также крестьянство были совершенно устранены от участия в политической власти. Наконец, в рядах официальной оппозиции или совсем вне pays légal (Круга лиц, пользовавшихся избирательным правом. - Прим. ред. собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса.) стояли идеологические представители и защитники упомянутых классов, их ученые, адвокаты, врачи и т. д. - короче, их так называемые "таланты"...

Июльская монархия была не чем иным, как акционерной компанией для эксплуатации французского национального богатства; дивиденды ее распределялись между министрами, палатами, 240 000 избирателей и их прихвостнями. Луи-Филипп был директором этой компании - Робером Макером на троне..." (Маркс К. Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 7. М., 1956, с. 8-10.)

Ненависти Стендаля к "неясности" мы обязаны удивительно точным анализом Июльской монархии. В "Люсьене Левене" общество, где все решают деньги, подвергается яростной критике. И проблема ставится отнюдь не в метафизических понятиях: общество не некая абстрактная сущность, подавляющая индивида наподобие рока (что было бы также мистификацией, только на иной лад), нет, речь идет о конкретном обществе, где господствует финансовая аристократия, об обществе определенной эпохи - эпохи Луи-Филиппа - и гегемонии той фракции французской буржуазии, о которой говорит Маркс.

Банкир Левен, отец героя, - это Лаффит.

Примечательно, что Стендаль счел необходимым с такой точностью описать в романе природу и средства власти: во главе государства - Банк, эта "новая знать, возвысившаяся на том, что она подавила Июльскую революцию или воспользовалась ею". Банк, который возвел на трон того, кого романист хотя и не называет Робером Макером (Робер Макер - главный герой пьес "Трактир Адре" (пост. 1823) Бенжамена Антье, Сент-Амана и Полиан- та и "Робер Макер" (пост. 1834), написанной Антье вместе с популярным актером Фредериком Леметром (1800-1876), чье великолепное исполнение главной роли обеспечило колоссальный успех пьес. Робер Макер - бывший грабитель, который в эпоху Июльской монархии становится директором акционерного общества.) но кому дает на своем шифрованном языке схожее определение: "величайшийплут из kings(Королей (англ.).) ".

Министры, которые готовы оказать покровительство сыну банкира, поскольку спекулируют на бирже, и, если "никакое министерство не в состоянии уничтожить биржу, биржа может свалить министерство". Префекты, которые фальсифицируют выборы - что облегчается избирательным цензом - и все же проигрывают их, несмотря на продуманную раздачу взяток, лицензий на торговлю табаком и приговоров на многолетнее тюремное заключение. Полиция - или, точнее, различные полиции, - главная забота которой - "наблюдать за тем, чтобы между солдатами и гражданским населением не установились слишком близкие отношения", и которая время от времени организует убийство какого-нибудь солдата провокатором, наряженным в одежду рабочего (инцидент с Кортисом, когда правительственный агент был ранен часовым при попытке его обезоружить, - факт исторический). Религия, которую правительство свободомыслящих банкиров блюдет ничуть не меньше, чем правительство набожной Реставрации, ибо "религия является самой твердой опорой деспотической власти". Армия, функция которой не защищать отечество, а рубить шашками ткачей, для которой "экспедиция на улицу Транснонен будет сражением при Маренго..." (В апреле 1834 года, когда началось республиканское восстание в Лионе, в поддержку этого восстания были воздвигнуты баррикады в парижском районе Марэ. Одна из них, на улице Транснонен, была взята солдатами. Под предлогом того, что кто-то выстрелил из дома № 12, солдаты взламывали двери, зверски расправлялись с населением: все жители, включая женщин и детей, были перебиты. Домье изобразил это избиение на своей знаменитой литографии.).

Если это не политика, хотелось бы знать, что считать политикой? Здесь уж речь идет не о выстреле из пистолета посреди концерта, но о целом концерте пистолетной пальбы, о беглом огне из мушкетов по Июльской монархии, ее финансистам, придворным и полицейским.