Письма о прославленном композиторе Гайдне

Письмо I

(Вступление к этому письму принадлежит целиком Карпани; описание Вены и венского общества сочинено самим Стендалем.)

Вена, 5 апреля 1808 г.

Друг мой!

Гайдн, которого вы так любите, этот необыкновенный человек, чье имя так ярко сверкает в храме гармонии, все еще жив, но художника уже нет.

На окраине одного из венских предместий, неподалеку от императорского шенбруннокого парка, вблизи Мариенгильфской заставы, находится маленькая немощеная улочка, где прохожие так редки, что она заросла травой. Примерно на середине этой улочки высится скромный домик, всегда погруженный в молчание; в нем-то - а отнюдь не во дворце Эстергази^*, как вы полагаете и как на самом деле могло бы быть, если бы композитор этого захотел,- и живет создатель инструментальной музыки, один из гениальнейших людей восемнадцатого столетия - золотого века музыки.

^* (Эстергази - фамилия австро-венгерских магнатов, покровительствовавших Гайдну; в 1761 году граф Пауль Антон Эстергази пригласил Гайдна дирижировать частной капеллой в Эйзенштадте.)

Чимароза, Гайдн и Моцарт только что сошли с мировой сцены. Их бессмертные творения, правда, все еще исполняются, но скоро их отложат в сторону: в моду войдут другие музыканты, и мы окончательно погрузимся во мрак посредственности. Мысли эти постоянно занимают меня, когда я подхожу к тихой обители, куда Гайдн удалился на покой. Вы стучите; славная старушка, его давнишняя домоправительница, с улыбкой отпирает вам дверь; вы поднимаетесь по деревянной лесенке и во второй комнате весьма просто обставленной квартиры застаете тихого старика, сидящего за письменным столом и охваченного печальными думами об уходящей жизни; все остальное ему до такой степени чуждо, что требуются посетители для того, чтобы этот старец мог вспомнить, кем он был когда-то. Когда кто-нибудь входит, на губах у него появляется мягкая улыбка, глаза увлажняются слезой, лицо оживляется, голос обретает силу; он узнает гостя и говорит с ним о годах своей молодости, которые помнит гораздо лучше, чем то, что было недавно; вам начинает казаться, что художник еще жив, но вскоре у вас на глазах он снова погружается в обычное для него состояние оцепенения и грусти.

Вдохновенный, плодовитый, столь самобытный Гайдн, который, сидя за фортепьяно, творил в музыке поистине чудеса, мгновенно зажигал сердца и уносил души в край восхитительных ощущений,- этот Гайдн ушел от нас. Бабочка, о которой говорит Платон, расправила свои сверкающие крылья и устремилась к небу, оставив на земле лишь грубую куколку, в оболочке которой она появлялась перед нами.

Время от времени я посещаю эти милые сердцу останки великого человека, ворошу этот пепел, под которым еще тлеет пламя Аполлона; и, если мне удается подметить еще не совсем угасшую искорку, я испытываю при расставании необычайное душевное волнение и тоску. Вот что осталось от одного из величайших гениев, когда-либо живших среди нас!

 Cadono le citta, cadono i regni 
 El'uom d'esser mortal, par che si sdegni 

Tasso, с XV, ott. 20^*

^* (

 Все преходяще: город, слава, трон.
 И человек скорбит, что смертен он.

Тассо "Освобожденный Иерусалим", песнь XV, окт. 20.)

Вот, мой дорогой Луи, собственно, все, что я могу достоверно рассказать вам о знаменитом человеке, которым вы так настойчиво интересуетесь. Но вам, столь страстно любящему музыку Гайдна, я могу сообщить и многое другое, помимо того, что тесно связано с его личностью. Пребывание мое здесь и общество, в котором я бываю, позволяет мне довольно подробно поговорить с вами о том Гайдне, чья музыка исполняется нынче всюду - от Мексики до Калькутты, от Неаполя до Лондона и от предместья Перы до салонов Парижа.

Вена - прелестный город. Представьте себе множество дворцов и очень красивых домов, в которых живут богатейшие собственники одной из великих европейских монархий, единственные вельможи, пожалуй, к которым еще можно с некоторым правом применить это название. Сам город Вена насчитывает семьдесят две тысячи жителей и обладает укреплениями, которые, в сущности, стали теперь лишь приятным местом для прогулок; но, по счастью, чтобы открыть обстрел пушкам, которых, кстати, нет и в помине, вокруг всего города оставили полосу в шестьсот туазов шириной, где было запрещено возводить постройки. Все это пространство, как вы, должно быть, догадываетесь, покрыто травой и пересекается по всем направлениям тенистыми аллеями. За этим венком из зелени размещаются тридцать два пригорода Вены с населением в сто семьдесят тысяч жителей, принадлежащих к разным сословиям. Горделивый Дунай подходит с одной стороны к центру города, отделяя его от пригорода Леопольдштадт, и на одном из его островов находится знаменитый Пратер, самое чудесное в мире место для прогулок; если сопоставить его с Тюильри, лондонским Гайд-Парком, мадридским Прадо, то это будет, пожалуй, то же, что сравнить вид на неаполитанскую бухту из домика отшельника на горе Везувий со всеми прочими хвалеными видами. Остров Пратер плодородный, как и все острова на больших реках, покрыт прекрасными деревьями, которые кажутся здесь выше, чем где бы то ни было. Всюду на этом острове природа выступает во всем своем великолепии и роскошные ряды каштановых аллей чередуются с дикими зарослями безлюдных лесов. По всем направлениям бегут извилистые дорожки, и когда вы подходите к берегу величественного Дуная, который как-то вдруг появляется перед вами, общий вид становится еще более очаровательным благодаря Леопольдсбергу, Калембергу и другим живописным холмам, расположенным по ту сторону реки. Этот сад Вены тянется на два лье в длину и на полтора в ширину, причем красоту его нигде не портит картина тяжелого труда людей, пытающихся заработать себе на жизнь: лес лишь изредка прерывается отдельными лужайками. Не знаю, может быть, это покажется и странным, но для меня роскошный Пратер всегда был как бы олицетворением гениального Гайдна.

В этой же центральной части Вены, зимней резиденции Эстергази, Пальфи, Траутмансдорфов и многих других магнатов, окруженных почти королевской роскошью, остроумие никогда не достигало такого блестящего расцвета, как в парижских салонах до нашей унылой революции. В отличие от Лондона разум не воздвигал здесь своих алтарей; какая-то сдержанность - характерная черта тонкой политики австрийской монархии - указывала народам путь к радостям, ощутимым более физически и потому внушавшим меньше опасений правительству.

Австрийский дом поддерживал постоянные связи с Италией, часть которой входит в его владения; там родились многие из его принцев. Вся ломбардская знать приезжает в Вену, чтобы похлопотать о той или иной должности, и нежная музыка стала господствующей страстью венцев. Метастазио^* прожил среди этих людей пятьдесят лет; для них-то он и написал свои очаровательные оперные либретто, которые наши ничтожные литераторы вроде Лагарпа^** принимают за скверные трагедии. Венские женщины весьма привлекательны: чудесный цвет лица еще более подчеркивает изящество фигуры; к полнейшей естественности, порою к некоторой томности и скучноватости северных немок здесь обычно слегка примешаны кокетливость и лукавство,- в этом сказывается присутствие многочисленного двора. Короче говоря, так как в Вене, по примеру старинной Венеции, людям запретили заниматься политикой и пространными рассуждениями на тему о возможных улучшениях, то всеми сердцами постепенно овладела сладостная нега. Не знаю, насколько этим оправдана та забота о нравственности, которой нам так часто докучают, но и вы и я вполне уверены в том, что ничто не сказалось так благоприятно на развитии музыки. Эта волшебница возобладала здесь даже над немецким высокомерием; самые крупные имперские вельможи сделались директорами трех оперных театров; они же возглавили Музыкальное общество, и кое-кто из них тратит нередко восемь или десять тысяч франков в год на поощрение этого искусства. В Италии люди обладают, пожалуй, большей восприимчивостью; однако следует признать, что изящные искусства поощряются там далеко не так щедро. Не случайно Гайдн родился в нескольких милях от Вены, Моцарт - немного дальше, в сторону тирольских гор, а Чимароза написал свой "Matri-monio segreto" ("Тайный брак") в Праге.

^* (Родился в 1698 г.; в 1730 году его пригласили в Вену, где он жил до 1782 г.)

^** (Лагарп, Жан-Фрачсуа (1739-1803) - французский критик, автор огромного сочинения "Лицей, или Курс литературы древней и новой", в котором с точки зрения строгого классицизма оцениваются важнейшие произведения литературы, главным образом драматической.)