|
Письмо V
Долина святой Елены,
2 октября 1808 г.
Мой дорогой Друг!
Заканчиваю свой рассказ. Попав в дом Эстергази, оказавшись во главе большого оркестра и в придворном штате такого вельможи, который не только был несметно богат, но и страстно любил музыку, Гайдн испытал на себе влияние всех этих на редкость благоприятных обстоятельств, способствующих полному расцвету большого таланта. С этого времени жизнь его становится размеренной и заполненной трудом. Он вставал рано поутру, тщательно одевался и садился за небольшой столик возле фортепьяно; за ним же обычно заставал его и обеденный час. Вечером он шел на репетицию или на оперное представление, дававшееся в княжеском дворце четыре раза в неделю. Порою, но довольно редко, он проводил утро на охоте. Скромный досуг, остававшийся ему в обычные дни, Гайдн уделял либо друзьям, либо м-ль Бозелли. Так выглядела его жизнь на протяжении более тридцати лет. Этим и объясняется потрясающее количество написанных им произведений. Их можно разделить на три жанра: инструментальную музыку, церковную музыку и оперы.
В симфоническом жанре он первый из первых; в области духовной музыки он проложил новый путь, который, правда, можно критиковать, но благодаря которому он выдвинулся в один ряд с самыми одаренными композиторами. В третьем по счету жанре - в оперной музыке - о нем, пожалуй, можно отозваться лишь с одобрением; объясняется это многими причинами и прежде всего тем, что здесь он не шел дальше подражания.
Если, как вы уверяете, моя болтовня вам не надоела, я остановлюсь по порядку на каждом из этих трех музыкальных жанров.
Инструментальное наследие Гайдна состоит из камерных симфоний для большего или меньшего количества партий и симфоний для большого ансамбля, которые, требуя значительного числа инструментов, могут быть исполнены разве только театральным оркестром.
В первый разряд входят дуэты, трио, квартеты, секстеты, октеты и дивертисменты, сонаты для фортепьяно, фантазии, вариации, каприччио. Ко второму разряду относятся симфонии для большого оркестра, концерты для разных инструментов, серенады и марши.
Из всех этих музыкальных произведений больше всего ценятся квартеты и симфонии для большого оркестра. Гайдн создал восемьдесят два квартета* и сто восемьдесят симфоний. Первые девятнадцать квартетов любители считают простыми дивертисментами. Оригинальность и величественность стиля ощущаются в них еще недостаточно. Но зато любой из дальнейших квартетов, с № 20 по № 82, мог бы сам по себе доставить автору всеобщее признание.
* ()
Квартеты, как известно, пишутся для следующих четырех инструментов: первой скрипки, второй скрипки, альта и виолончели. Одна умная женщина говорила, что когда она слушает квартеты Гайдна, ей кажется, будто она присутствует при беседе четырех приятных людей. Она находила, что первая скрипка походит на человека средних лет, наделенного большим умом и прекрасным даром речи, который все время поддерживает разговор, давая ему то или иное направление. Во второй скрипке она видела друга первого собеседника, причем такого, который усиленно старается подчеркнуть блестящее остроумие своего приятеля, крайне редко занимается собой и, заботясь об общем ходе беседы, скорее склонен соглашаться с мнениями остальных ее участников, чем высказывать свои собственные мысли.
Виолончель олицетворяла собой человека положительного, ученого, склонного к наставительным замечаниям. Этот голос поддерживает слова первой скрипки лаконическими, но поразительно меткими обобщениями. Что же касается альта, то это милая, слегка болтливая женщина, которая, в сущности, ничем особенно не блещет, но постоянно стремится принять участие в беседе. Правда, она вносит в разговор известное изящество, и пока она говорит, другие собеседники имеют возможность отдохнуть. У этой дамы, однако, можно подметить тайную склонность к виолончели, которой она, по-видимому, отдает предпочтение перед всеми другими инструментами.
За пятьдесят лет своей творческой жизни Гайдн написал пятьсот двадцать семь инструментальных произведений, и при этом ни разу не повторялся, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда он это делал сознательно. В качестве примера можно указать на то, что тема земледельца в оратории "Четыре времени года" заметна в andante одной из его симфоний, где она становится прекрасной партией первого баса, правда, с несколько вялой концовкой.
Вам понятно, друг мой, что для большинства замечаний, которыми я хотел бы с вами поделиться, требуется, пожалуй, фортепьяно, а не перо. За четыреста лье от вас и от нашей милой Франции мне приходится говорить лишь о поэтической стороне стиля Гайдна.
Allegro его симфоний, как правило, очень живые и энергичные, целиком захватывают вас: они обычно начинаются короткой, несложной и очень прозрачной темой; постепенно эта тема талантливо разрабатывается, повторяется различными инструментами и приобретает, наконец, героический и бодрый характер. Эти красочные, проникнутые серьезностью тона напоминают глубокие тени Рембрандта и Гверчино, которые так эффектно выделяют освещенные части их картин.
Автор как будто ведет вас по краю каких-то обрывов, но чувство непрерывного наслаждения заставляет вас сопутствовать ему в этой необычайной прогулке. Упомянутым выше колоритом отличаются также, на мой взгляд, гайдновские presto и rondo.
Таким темпам, как andante и adagio, присуще большее разнообразие: монументальный стиль проявляется в них во всем своем блеске и величии.
Музыкальные фразы и идеи прекрасно, широко развиты; каждый элемент их выступает ясно и отчетливо; все в целом необычайно остроумно. Это стиль тех страниц Бюффона, которые поражают богатством мысли. Для хорошего исполнения гайдновских adagio нужна, пожалуй, не столько мягкость, сколько энергия. Им свойственны скорее пропорции Юноны, чем Венеры. Более суровые, чем нежные, они проникнуты степенностью, спокойной уверенностью в собственной силе и той тяжеловатостью, которая подчас характерна для немцев.
В andante эта степенность порою уступает место сдержанно-веселому настроению. И в andante и в adagio автора подчас увлекают сила и избыток творческой мысли. Этот порыв, эта энергия, бьющая через край, вдохновенно и радостно передается всей композиции, не лишая ее, однако, ни страсти, ни искреннего чувства.
В некоторых andante и allegro Гайдна на первый взгляд отсутствует тема. Можно подумать, что музыканты начали где-то с середины своих нот; но мало-помалу истинному любителю на основании собственных ощущений становится ясно, что у композитора были и цель и план.
Его менуэты, подлинно гениальные творения, отличающиеся таким богатством гармонии, вместившие в свои скромные рамки столько мыслей, столько красот, могли бы послужить заурядному сочинителю материалом для целой сонаты. Именно в этом смысле, имея в виду наши комические оперы, Моцарт говорил, что любой здравый человек мог бы ежедневно перед завтраком сочинять по одной такой опере. Вторые части гайдновских менуэтов, обычно комические по настроению, пленяют своей свежестью.
В целом инструментальная музыка нашего композитора проникнута романтической мечтательностью. Мы напрасно стали бы искать в ней расиновской размеренности; по духу она скорее напоминает Ариосто иль Шекспира; вот почему для меня до сих пор необъясним успех Гайдна во Франции.
Его творческий гений устремляется по любому пути с быстротой орлиного полета; необычайность и пленительность поочередно сменяют друг друга, сверкая самыми яркими красками. Это богатство колорита, это полнейшее отсутствие скучных мелодий, должно быть, и обеспечили ему быстрое и широкое признание. Не прошло и двух лет с тех пор, как Гайдн стал писать симфонии, а они уже исполнялись и в Америке и в Индии.
Мне думается, что очарование этого стиля кроется прежде всего в том, что от него веет свободой и радостью. Радость Гайдна - это чувство восторга, простодушного, безыскусственного, чистого, необузданного, непрерывного; радостная приподнятость царит в его allegro, она заметна и там, где темп становится более торжественным, ее присутствие ощутимо и в andante.
В тех сочинениях, где ритм, тональность и жанровые особенности указывают на желание автора внушить нам чувство известной грусти, эта упорная радость, которую нельзя показать открыто, проявляется в энергии и силе. Заметьте при этом: эта мрачная торжественность является отражением не скорби, а лишь вынужденно скрытой радости; это какое-то сдержанное ликование дикаря, а отнюдь не печаль, не душевное уныние, не меланхолия. Гайдн проявил чувство грусти всего лишь два-три раза в жизни: в одной из строф своего "Stabat Mater"* и в двух adagio из "Семи слов"**.
* ()
** ()
Вот почему ему не удалось достичь совершенства в области музыки драматической. Страстная музыка немыслима, если она лишена меланхолии. Именно по этой причине французы - народ живой, тщеславный, легкомысленный, привыкший необычайно быстро выражать любые свои чувства, порой скучающий, но отнюдь не впадающий в меланхолию, никогда не создаст собственной музыки.
Но раз мы уж об этом заговорили и вы, как я вижу, нахмурились, мне хочется быть откровенным до конца: отныне я буду сознательно прибегать к самым банальным и самым недвусмысленным сравнениям и приглашаю всех моих собратьев, любителей парадоксов, последовать тому же методу.
|