Письмо XI

Зальцбург, 11 мая 1809 г.

Друг мой!

Немного угрюмое выражение лица и своего рода немногословность, указывавшие, казалось бы, на человека крутого нрава, не мешали Гайдну быть по природе открытым, веселым и приятным в обращении. Эту живость, правда, он быстро подавлял в присутствии посторонних или представителей высшего круга. В Германии ничто не сближает людей, принадлежащих к различным сословиям: здесь чтят чины и звания. В Париже высшие сановники навещали д'Аламбера на его чердаке; в Австрии Гайдну приходилось жить в кругу своих коллег-музыкантов; он, разумеется, много проиграл от этого, да и общество не меньше. Благодаря своей жизнерадостности и обилию творческих мыслей Гайдн легко мог бы внести в инструментальную музыку элемент комического - жанр этот был новым, и он пошел бы в нем далеко,- но для этого (как и для всего, что связано с комедией) автору нужно было бы жить в самом изысканном обществе. Гайдн же увидел высший свет лишь в преклонных годах, во время поездок в Лондон.

По роду своего дарования он склонен был пользоваться музыкальными инструментами с целью вызвать у слушателей смех. Нередко на репетициях он давал своим партнерам-музыкантам небольшие, написанные в этом стиле пьесы, не нашедшие до сих пор широкого распространения. Простите же меня, если я поделюсь с вами моей скромной эрудицией в области комического жанра.

Самая старая из музыкальных шуток, насколько мне известно, принадлежит Меруле^* **, одному из глубочайших знатоков контрапункта в такую эпоху, когда мелодия не успела еще утвердиться в музыке. Он сочинил фугу, где изображались ученики, склоняющие в присутствии учителя латинское местоимение qui, quae, quod^***, которое они плохо знают. Передача смущения, замешательства, варваризмов школьников, а затем окриков разъяренного учителя, который щедро раздает удары линейкой, имела необычайный успех.

^* (Мерула - итальянский композитор, автор многочисленных скрипичных сочинений, месс, мадригалов и т. д.)

^** (Расцвет его таланта относится примерно к 1630 г.)

^*** (Который, которая, которое (лат.).)

Бенедетто Марчелло^*, этот суровый и непревзойденный в жанре духовных произведений венецианец, Пиндар в области музыки, является автором известного отрывка, озаглавленного "Capriccio", где он глумится над кастратами, которых он ненавидит от всей души.

^* (Бенедетто Марчелло (1686-1739) - итальянский композитор, поэт и сатирик.)

Два баритона и два тенора вступают одновременно и поют следующее трехстишие:

 No, che lassu nei cori almi e beati, 
          Non intrano castrati, 
 Perche scritto e in quel loco...

Затем сопрано соло спрашивает:

 Dite: che e scritto mai? 

Тенора и баритон отвечают на крайне низких нотах:

 Arbor che non fa frutto 
 Arda nel fuoco. 

На что сопрано, на другом конце вокальной шкалы, восклицает:

 Ahi! Ahi!* 

^* ("Нет, там на небесах в хоры блаженных не входят кастраты, ибо в тех местах написано..." "Скажите, что же там написано?" "Древо, не дающее плодов, сгорает в огне". "Увы! Увы!" (итал.))

Впечатление от этого глубокого, выразительного отрывка совершенно непередаваемое. Предельный контраст, созданный автором между необычайно высокими звуками жалобного сопрано и мрачными нотами баритонов, приводит к самой смехотворной мелодии на свете.

Однообразное и гнусавое завывание капуцинов, которым категорически запрещалось петь и выходить из тона, послужило Иомелли поводом для создания забавной пьесы.

Изящный Галуппи, получивший такую известность своими комическими операми и церковной музыкой, не погнушался положить на музыку причитания, подслушанные в синагоге, и спор торговок фруктами на венецианском рынке.

В Вене, где господствовал дух известной методичности, для подобного рода шуток был назначен определенный день: примерно с середины восемнадцатого века вечер праздника святой Цецилии во всех домах города был посвящен музыке, и, по установленному обычаю, самые степенные музыканты должны были преподносить своим друзьям сочинения в комическом жанре. Один отец-августинец из замечательного монастыря святого Флориана в Австрии избрал для своих шуток довольно оригинальный текст: он сочинил мессу, которая, не вызывая негодования, в течение долгого времени пользовалась тем преимуществом, что заставляла безудержно смеяться и певцов и слушателей.

Вам известны шутливые каноны падре Мартини из Болоньи: "Пьяницы", "Колокола", "Старые монахини".

Знаменитый Клементи^* наряду с фортепьянными пьесами издал в Лондоне, этой родине карикатур, сборник музыкальных шаржей, в которых он подделывается под стиль самых известных композиторов, писавших для фортепьяно; всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с творческой манерой Моцарта, Гайдна, Козелюка^**, Штеркеля^*** и т. д., слушая эти небольшие сонаты, состоящие из прелюдии и каденции, может сразу же угадать, кто именно из мастеров высмеивается: он узнает его стиль, а в особенности его отдельные излюбленные приемы и характерные для него мелкие погрешности.

^* (Клементи, Муцио (1752-1832) - пианист, фортепьянный педагог и композитор.)

^** (Козелюк, Леопольд Антон (1752-1818) - австрийский композитор, много писавший для рояля, а также сочинитель балетной музыки.)

^*** (Штеркель, Иоганн Франц Ксазерий (1750-1817) - пианист и композитор.)

Во времена Карла VI прославленный Порпора жил в Вене, обнищавший, без всякого заработка; музыка его была не по душе монарху-знатоку из-за чрезмерного количества трелей и mordento. Гассе написал для императора ораторию и получил от него заказ еще на одну. Он умолял его величество дать разрешение на то, чтобы эту вещь написал Порпора; сначала император отказал, заявив, что ему не нравится этот дребезжащий стиль; но потом его тронуло великодушие Гассе, и он согласился на просьбу музыканта. Получив от своего друга соответствующее предупреждение, Порпора во всей оратории не допустил ни одной трели. Император был удивлен и на генеральной репетиции все время повторял: "Да это совсем не Порпора: трели исчезли!" Но, дойдя до фуги, завершающей это духовное сочинение, он увидел, что тема начиналась четырьмя трелями. А в фугах, как вам известно, тема переходит из одного голоса в другой, но при этом не меняется; когда император, обладавший тем преимуществом, что никогда в жизни не смеялся, услышал вдруг среди четкого ритма фуги этот неудержимый поток трелей, походивший на музыку взбесившихся паралитиков, он не смог удержаться и расхохотался, должно быть, первый раз в жизни. Во Франции, на родине шутников, подобная шутка оказалась бы, вероятно, неуместной; в Вене с нее началась карьера Порпоры.

Из всех комических сочинений Гайдна до наших дней уцелело только одно: это известная симфония, по мере исполнения которой все инструменты поочередно исчезают, и в конце ее играет только первая скрипка. В связи с этой необычайной пьесой возникли три анекдотических рассказа, причем в Вене все они подтверждаются очевидцами,- посудите сами, в каком затруднительном положении я нахожусь. По словам одних, Гайдн, заметив, что музыканты князя косо смотрят на его новшества, решил поиздеваться над своими коллегами.

Он заставил их исполнить свою симфонию в присутствии его светлости, предварительно посвятив князя в свою тайну; эйзенштадтский двор вдоволь потешился над замешательством музыкантов, полагавших, что все они сбились, и в особенности над смущением концертанта, исполнявшего партию первой скрипки, когда тот под конец услышал, что играет один.

Другие утверждают, что, когда князь решил уволить всех своих оркестрантов, кроме Гайдна, композитор нашел остроумный способ изобразить всеобщее расставание и вызываемое им скорбное чувство: каждый музыкант, закончив свою партию, уходил из зала. От третьей версии рассказа я вас избавлю.

В другой раз Гайдн, стараясь развеселить общество князя, отправился на ярмарку в небольшой венгерский городок по соседству с Эйзенштадтом и накупил там целую корзину свистулек, "кукушек", деревянных труб и прочих инструментов, созданных на потеху ребятишкам. Он не поленился изучить предельные возможности и характерные свойства этих инструментов и написал для них одних самую забавную симфонию, в которой имеются даже сольные партии: "кукушка" в этой пьесе выступает в роли генерал-баса.

Спустя много лет, очутившись в Англии, Гайдн заметил, что англичане, которым очень нравились его инструментальные произведения, написанные в темпе vivo и allegro, обычно дремали во время исполнения andante или adagio, какой бы красотой он их ни наделял. Композитор написал andante, проникнутое мягкостью, нежностью и отличавшееся самой спокойной мелодией; инструменты один за другим словно замирают; и вот внезапно среди глубочайшего pianissimo они вступают все сразу, вдобавок раздается сильный удар в литавры - и задремавшие слушатели подскакивают на месте.