Письмо XXI

Зальцбург, 8 июня 1809 г.

Музыкальная карьера Гайдна завершилась ораторией "Четыре времени года". Работа над ней и преклонный возраст подорвали его силы. "Со мною кончено,- говорил он мне спустя некоторое время после того, как оратория была написана,- голова моя уже не та; прежде мысли сами являлись ко мне, искать их не приходилось; нынче же я вынужден гоняться за ними, а мне не под силу бегать по визитам".

Тем не менее он написал еще несколько квартетов, но так и не смог закончить квартета под номером 84, хотя работал над ним три года подряд, почти без перерыва. В последние годы жизни он занимался гармонизацией старинных шотландских песен; один из лондонских книгопродавцев выплачивал ему по две гинеи за каждую песню; но в 1805 году, по требованию врача, Гайдн прекратил и эту работу. Жизнь уходила; стоило ему сесть за фортепьяно, как у него начиналось головокружение.

С этого времени он уже не выходит за ограду своего сада в Гумпенсдорфе: желая напомнить о себе кому-нибудь из друзей, он посылает им визитную карточку своего сочинения.

Текст ее гласит:

 Силы все мои ушли, стар и слаб я стал.

Сопровождающая эти слова мелодия, которая обрывается на полуфразе и не завершается каденцией, ярко отражает состояние изнеможения ее автора:

Сейчас, когда я вам пишу, этого великого человека - или, вернее, его бренную оболочку - тревожат лишь две мысли: как бы не заболеть, как бы не остаться без денег. То и дело пьет он глоток токайского и бывает необычайно рад, когда кто-нибудь принесет ему в подарок дичь и тем самым позволит сократить его скромные повседневные расходы.

Посещения друзей немного развлекают его; порою он способен даже по-настоящему оценить ту или иную идею. Приведу один пример. В 1805 году парижские газеты сообщили о смерти Гайдна, и так как он был почетным членом Французского института, то эта знаменитая корпорация, которой не свойственно немецкое тугодумие, решила почтить его память заупокойной мессой. Идея эта весьма позабавила Гайдна. Он нередко повторял: "Если бы эти господа оповестили меня, то я бы сам явился дирижировать прекрасной мессой Моцарта, которую они заказали отслужить по мне". Но, несмотря на шутливый тон, в глубине души он был этим глубоко тронут.

Спустя немного времени вдова и сын Моцарта торжественно отметили день рождения Гайдна, дав концерт в прелестном театре Видена. Была исполнена кантата, которую молодой Моцарт сочинил в честь бессмертного соперника своего отца. Нужно знать глубочайшую доброту немецких сердец, чтобы получить полное представление об этом концерте. Готов поспорить, что в течение трех часов, пока он шел, в зале не было слышно ни одной шутки - ни добродушной, ни злой.

Этот день напомнил венской публике о той утрате, которую она понесла, и о той, которая ей предстояла в ближайшем будущем.

В дальнейшем решено было исполнить "Сотворение мира" с итальянским текстом Карпани. У князя Лобковица собралось сто шестьдесят музыкантов.

Им вторили три прекрасных голоса: г-жа Фришер из Берлина, гг. Вейтмюллер и Радики. В зале находилось более полутора тысяч человек. Невзирая на свою слабость, бедный старик захотел еще раз взглянуть на ту публику, для которой он в свое время столько потрудился. Его вносят на кресле в чудесный зал, переполненный взволнованными слушателями. Княгиня Эстергази и г-жа Курцбек, приятельница Гайдна, устремляются ему навстречу. Туш оркестра и, в еще большей степени, умиление всех присутствующих возвещают о его появлении. Композитора сажают в одном из трех рядов кресел, предназначенных для его друзей и для всех тогдашних венских знаменитостей. Перед началом концерта дирижировавший оркестром Сальери подходит к Гайдну и обращается к нему за указаниями. Они обнимаются; затем Сальери откланивается, спешит на свое место, и растроганная публика внимает вступлению оркестра. Нетрудно понять, что эта проникнутая благочестием музыка показалась неземной сердцам слушателей, глубоко потрясенных видом великого человека, который уходил из жизни. Окруженный сановниками, близкими друзьями, артистами, очаровательными женщинами, не спускавшими с него глаз, слушая созданные им самим хвалебные песнопения богу, Гайдн прекрасно простился с миром и жизнью.

Кавалер Капеллини, первоклассный врач, заметил, что ноги Гайдна недостаточно укутаны. Не успел он об этом сообщить своим соседям, как красавицы-женщины сбросили с плеч самые дорогие шали, чтобы согреть ими любимого старца.

Гайдн, который при виде такого почета и таких проявлений любви не раз принимался плакать, к концу первой части концерта почувствовал слабость. Его уносят в кресле; перед тем как покинуть зал, он останавливает тех, кто его несет, и сначала поклоном благодарит публику, а затем, повернувшись к оркестру, повинуясь осенившему его чисто немецкому вдохновению, воздевает руки к небу и со слезами на глазах благословляет своих прежних сотоварищей по работе.