Глава XI. Россини едет в Неаполь

Около 1814 года слава Россини достигла Неаполя, жители которого были удивлены, что на свете появился композитор родом не из их города. Директором неаполитанских театров был некий г-н Барбайя из Милана, гарсон из кафе, который игрою в карты, а главным образом тем, что содержал игорный дом и метал банк в фараоне, составил себе состояние в несколько миллионов.

Барбайя, приученный к делам в Милане среди французских поставщиков, которые то богатели, то разорялись в зависимости от положения армии, оказался человеком дальновидным. Видя, как слава Россини распространилась по всему миру, он понял, что этот юноша, хорош он или плох, по праву или без всякого права, станет в один прекрасный день самым модным из композиторов. Он сел в почтовую карету и отправился за ним в Болонью. Россини, привыкший к тому, что несчастные импрессарио всегда находятся на грани банкротства, был изумлен, увидав, что к нему явился миллионер, который, по-видимому, счел бы для себя унизительным обманывать его на какие-то двадцать цехинов. Этот миллионер предложил ему ангажемент, который тут же был принят. Позднее, уже в Неаполе, Россини подписал scrittura на несколько лет. Он обязался писать ежегодно по две новых оперы для г-на Барбайи; кроме того, он согласился корректировать все оперы, которые Барбайя сочтет нужным дать в большом театре Сан-Карло в Неаполе или во второразрядном театре дель Фондо. За все это Россини было назначено двенадцать тысяч франков ежегодно и доля доходов с игорного дома, который был взят на откуп г-ном Барбайей, что составляло тридцать или сорок луидоров в год.

Музыкальное руководство театрами Сан-Карло и дель Фондо, за которое Россини так легкомысленно взялся, требовало огромного ремесленного труда. Приходилось обрабатывать невероятное количество музыки и делать бесконечные музыкальные переложения в соответствии с голосами певиц или с кредитом их покровителей. Этого одного было достаточно, чтобы погубить хрупкий и нежный талант, который весь зиждился на огромном напряжении нервов. Моцарт бы этого не выдержал. Смелый и веселый характер Россини ставит его выше всех препятствий и выше всякой критики. Когда у него появлялся враг, он пользовался этим, чтобы насмехаться над ним и его разыгрывать,- да будет мне позволено употребить выражение того же стиля, как то, о чем я рассказываю.

Россини принялся за работу, которая ему выпала на долю, так же как Фигаро в его "Цирюльнике" берется за поручения, которые сыплются на него со всех сторон. Он весело справляется с ней, он смеется над всеми. Он наживает себе множество врагов, и самым ярым из них в 1823 году становится сам г-н Барбайя, с которым композитор сыграл плохую шутку, женившись на его любовнице. Подписанный Россини ангажемент кончился только в 1822 году; он сильно повлиял и на его талант, и на его счастье, и на материальное благополучие всей его жизни.

Всегда сопутствуемый удачей, Россини самым блистательным образом дебютировал в Неаполе оперой "Elisabetta regina d' Inghilterra" ("Елизавета, королева Англии") (конец 1815 года).

Но чтобы понять успех нашего молодого композитора, а главное, ту тревогу, которая охватила его по прибытии в милую Партенопею, нужно вернуться далеко назад.

Влиятельный человек в Неаполе^* - это обычно хороший охотник, искусный игрок в мяч, неутомимый наездник, бесстрашный рыболов - словом, человек физически крепкий; есть, пожалуй, только одно чувство, которое сопутствует его жизненным привычкам,- это любовь к риску. В остальном он одинаково равнодушен к добру и злу и, как и подобает истому охотнику, лишен всяких нравственных чувств. Говорят, что он скуп, но это преувеличение; правда, он терпеть не может передавать деньги из рук в руки, но зато готов подписать сколько угодно чеков на своего казначея.

^* ("Влиятельный человек в Неаполе"...- Речь идет о короле Фердинанде Неаполитанском.)

Король Фердинанд в течение девяти лет томился в Сицилии, как в плену, окруженный людьми, которые твердили ему о парламенте, финансах, политическом равновесии и о разном другом непонятном и досадном вздоре. Он уезжает в Неаполь, и вдруг одна из жемчужин его любимого города, то, о чем он больше всего тосковал, великолепный театр Сан-Карло, гибнет за одну ночь от пожара. Рассказывают, что это было для него таким ударом, что ему легче было бы перенести потерю королевства или проиграть десять сражений. И вот в минуты, когда он предается отчаянию, к нему является некто и говорит: "Вот этот самый театр, который сейчас пожирает пламя, я вам отстрою за девять месяцев, и он будет еще красивее прежнего". Барбайя сдержал свое слово. Войдя в здание нового театра (12 января 1817 года), неаполитанский король впервые за двенадцать лет почувствовал себя настоящим королем. С этого дня г-н Барбайя стал первым человеком в королевстве. Этот первый человек, директор театров и содержатель игорного дома, покровительствовал примадонне м-ль Кольбран, которая целыми днями высмеивала его и помыкала им, как хотела. М-ль Кольбран, ныне г-жа Россини, с 1806 до 1815 года была одной из лучших певиц в Европе. В 1815 году голос ее сдает. Она начинает, как принято говорить у второразрядных певцов, фальшивить. С 1816 по 1822 год г-жа Кольбран обычно брала или выше или ниже тона и пела, что называется, отвратительно, но в Неаполе об этом нельзя было говорить. Невзирая на некоторое неудобство этого положения, г-жа Кольбран продолжала оставаться первой певицей театра Сан-Карло, и ей постоянно устраивали овации. Пользоваться таким успехом во времена деспотизма - завидная доля. Если у неаполитанцев, самого веселого и самого чуткого к искусству народа, есть свое пристрастие, то, вне всякого сомнения, это музыка. И вот за какие-то пять лет, от 1816 до 1821 года, эти пылкие люди терпели нечеловеческие муки в самом дорогом для них удовольствии. Г-н Барбайя был в подчинении у своей любовницы, которая покровительствовала Россини; он оплачивал всех лиц, окружающих короля, которым надо было платить (таково было выражение, употреблявшееся в Неаполе); он пользовался любовью короля, и его любовницу приходилось терпеть.

Я часто приезжал в Сан-Карло. М-ль Кольбран начинала арию; она пела так фальшиво, что не было никакой возможности выдержать. Я видел, как мои соседи в сильном раздражении покидали партер, но все это делалось молча. Пусть после этого попробуют отрицать, что деспотическое правление основано на страхе и что этот страх творит чудеса! Повергнуть в молчание неаполитанцев, да еще разгневанных! Вместе с остальными я тоже выходил из театра, мы бродили по Ларго ди Кастелло, а через двадцать минут возвращались посмотреть, не удастся ли услыхать какой-нибудь дуэт или ансамблевую сцену, где не участвовал бы охрипший голос некогда знаменитой певицы, для которой покровительство г-на Барбайи и короля оказалось столь роковым. Во время эфемерного существования конституционного правительства 1821 года м-ль Кольбран каждому своему появлению на сцене предпосылала самые смиренные извинения. Публика же, чтобы позабавиться над ней, раздувала славу м-ль Шомель, которую в Неаполе звали Комелли и которая, как это хорошо было известно, являлась во всех отношениях соперницей м-ль Кольбран.