Глава XXXIV. Качество голоса

Охотничий рог слышен в горах Шотландии на гораздо большем расстоянии, чем человеческий голос. Вот единственное, в чем искусству удалось превзойти природу,- в силе звука. В другом, не менее важном отношении, в том, что касается отчетливости и приятности, человеческий голос продолжает быть выше любого музыкального инструмента, и можно даже сказать, что музыкальные инструменты тем больше нравятся, чем больше они по звучанию приближаются к человеческому голосу.

Мне кажется, что если в минуту спокойного раздумья и тихой грусти мы станем внимательно вопрошать нашу душу, мы услышим от нее, что тайна обаяния человеческого голоса заключена в следующих двух обстоятельствах:

1) Оттенок чувства, который голос неизбежно вносит во все. Голоса самых холодных певиц, г-ж Кампорези, Фодор, Феста и т. д., за отсутствием иных чувств постепенно привносят в пение какую-то смутную радость. Я не говорю о г-же Каталани; ее поразительный голос кажется душе чудом. Трепет, который нас охватывает при этом, вначале даже мешает увидеть прекрасное и благородное бесстрастие этой пленительной певицы. Можно ради одного удовольствия представить себе голос г-жи Каталани в сочетании с порывистой душой и драматическим дарованием г-жи Паста. Продолжив на мгновение эту иллюзию, вы неизбежно разочаруетесь, но зато у вас останется убеждение, что музыка - это самое могущественное из всех искусств^*.

^* (Какими упоительными наслаждениями мы были бы обязаны виолончели Poмбepгa, если бы вместо непорочности и простодушия доброго немецкого бюргера у него была страстная душа Вертера! М-ль Шаурот, знаменитая девятилетняя пианистка, предвещает все безумие гения.)

2) Второе преимущество голоса - это слово; оно подсказывает воображению слушателей характер тех образов, которые должны ему представляться.

Если у человеческого голоса по сравнению с инструментами меньше силы, он зато в гораздо большей степени обладает способностью изменять силу звука.

Разнообразие переходов, то есть невозможность для голоса быть бесстрастным, на мой взгляд, более важное его преимущество, чем даже наличие слов.

Плохие стихи, из которых состоит итальянская ария и в которых все время повторяются одни и те же слова, вначале совершенно не воспринимаются как стихи; до слуха зрителей доносится проза^*, притом красоту стиха составляют вовсе не самые сильные из слов, такие, как, например, "я вас смертельно ненавижу" или "я безумно люблю вас"; только оттенки в самих словах и в их расположении являются доказательством страсти и вызывают наше сочувствие к ней, а между тем именно оттенки-то и бывает невозможно передать пятьюдесятью или шестьюдесятью словами, которые составляют итальянскую арию. Итак, слова могут быть только простой канвой; дело музыки расцветить их яркими красками.

^* (Передайте в партнере "Горааиеп" слова знаменитой арии "Quelle pupille tenere" так, как они поются.)

Вы хотите нового доказательства, что слова имеют в музыке только вспомогательное назначение и служат в ней как бы этикетками чувств? Сравните арию, спетую с подчеркнутой страстностью голоса г-жой Беллок или м-ль Пизарони, с той же самой арией, спетой минуту спустя какой-нибудь ученой трещоткой Севера. Холодная певица произнесет те же самые слова: "Io fremo, mio ben, morir mi sento"^* - и при этом нисколько не растопит лед у нас на сердце.

^* (Мой милый, я дрожу, я чувствую, что умираю (итал.).)

Если мы уже уловили два или три слова, из которых мы узнаем, что герой в отчаянии или что он до безумия счастлив, то нам совершенно не к чему разбирать все остальные слова исполняемой арии; самое важное - это, чтобы в исполнении чувствовалась страсть. Поэтому нам всегда доставляет удовольствие хорошее оперное пение, даже тогда, когда поют на незнакомом нам языке. Надо только, чтобы сосед по ложе хотя бы одним словом обозначил каждую из главных арий. Так вот: можно наслаждаться трагическим актером, исполняющим свою роль на языке, только отдельные слова которого нам понятны. Из всех этих наблюдений мне хочется сделать вывод, что интонация слов для музыки гораздо важнее, чем сами слова.

Экспрессия - вот главное достоинство певца.

Любые успехи, которых добивается искусство пения, лишенное экспрессии или наделенное ею лишь в слабой степени, недолговечны или могут зависеть от какого-нибудь случайного пристрастия зрителей, не имеющего прямого отношения к искусству: красота актрисы, ее достоинства, ее политические убеждения и пр.

В Италии приводят удивительные примеры пророчеств, которые в точности исполнялись. Один неаполитанский любитель, говоря о двух певицах, из которых одну публика возносила до небес, а другую с трудом переносила, воскликнул среди партера Сан-Карло, охваченный одной из тех вспышек восторга, которые так часты в этой стране: "Пройдет еще три года, и все будут презирать ту, которой вы сейчас аплодируете, а той, которую вы презираете, будут восхищаться". Прошло всего полтора года, и предсказание его оправдалось: певица, которая пела с экспрессией, совершенно затмила другую, с гораздо более красивым от природы голосом. Здесь случилось то же самое, что происходит в обществе, где человек большого ума одерживает верх над писаным красавцем. Такого рода переворот во вкусах неаполитанской публики все же совершился бы, хотя, может быть, и не так скоро, если бы певица вместо превосходного голоса, дарованного ей судьбой, обладала бы bravura (искусством, достигнутым упражнениями).